Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун
Шрифт:
— Ага! — не сдержался я,— наконец-то до вас дошло, что мы тут вовсе не такие недотепы, за каких вы приняли нас вначале!
– Я ехал верхом из Далвертона, — продолжил Джереми Стикльз, не обращая внимания на то, что я его снова перебил (и это подействовало на меня сильнее, чем тысячи предостережений). День клонился к закату, и я порядком устал. Дорога (если это можно было назвать дорогой), окруженная с обеих сторон гранитными скалами, вдруг резко пошла под уклон и вывела меня на берег моря. Оглядевшись, я заметил невдалеке уютный домик. Желтый песок подступал прямо к его порогу. Справа в миле (или чуть более того) от меня был виден Уочетт, и я подумал о том, с каким удовольствием я расположился бы здесь на ночлег. Я посмотрел на угрюмую тьму, в которой
— Не могу ли я остановиться у вас на ночь? — спросил я, учтиво снимая шляпу перед хозяйкой, потому что передо мной стояла самая настоящая дама, а не какая-нибудь провинциальная простушка.— Моя лошадь устала, да и сам я еле на ногах держусь. Кроме того, мы оба голодны.
— Да, сэр, пожалуйста, я к вашим услугам. Что до еды, сэр, то изысканного и обильного ужина я вам предложить не смогу. Рыбного у меня нет: наши рыбаки сетей нынче не забрасывали, потому что, вы видите, море уж очень неспокойное. Однако у меня есть — как вы это называете? — такое трудное слово, никак не могу запомнить, — соленое свиное мясо.
– Бекон! — воскликнул я.— Что может быть лучше? Да еще бы к нему с полдюжины яиц и кварту свежего эля... Эх, да что там! Сударыня, от ваших слов у меня слюнки текут и я уже просто бешусь от голода. Как прикажите это назвать — жестокостью или гостеприимством?
– Ну, с вами все в порядке! — ответила хозяйка с веселой улыбкой, полной южного огня и света.— Вы не то что местные мужчины: у вас, простите, есть кое-что в голове и, к тому же, вы умеете смеяться.
— Но искуснее всего, сударыня, я орудую ножом и вилкой. Этим, надеюсь, я удивлю вас еще больше, чем рассудительностью.
Хозяйка громко рассмеялась и повела плечами так, как несвойственно нашим женщинам, затем позвала маленькую девочку и велела ей отвести мою лошадь в конюшню. Однако я сказал, что за лошадью присмотрю я сам, а девочку попросил отправить на кухню, чтобы она побеспокоилась насчет бекона и яиц.
То ли мой природный ум, то ли мои городские манеры, то ли знание света, а может, мой добрый аппетит и любовь к чесноку,— это уж ты сам решай, Джон,— но, возможно, все это вместе представило меня в глазах моей очаровательной хозяйки в самом выгодном свете. Когда я говорю «очаровательной», я имею в виду ее манеры, ум и более всего умение готовить, потому что внешняя ее красота увяла много лет назад. Она сказала, что во всем виноват проклятый местный климат. Между прочим, должен тебе признаться, сынок, с иностранками разговор у меня клеится куда как складнее, чем с вашими деревенскими девицами.
Я поинтересовался, какие странные обстоятельства вынудили столь умную и красивую женщину поселиться в этой гостинице, стоящей на отшибе, где ничего и никого вокруг, кроме морских волн да скучного мужа, крутившего день-деньской гончарный круг в Уочетте. И еще: что означал герб над входными дверями — кошка, сидящая на сломанном дереве?
Когда она узнала, что перед ней — представитель короля, государственный чиновник, она с готовностью выложила мне все. Много дней мечтала она о том, чтобы в этих краях появился кто-нибудь из столичного суда, потому что местная администрация и слышать ничего не хотела, заявляя ей, что она сумасшедшая, безнравственная женщина да к тому же еще и иностранка.
Она заверила меня, что по доброй воле никогда бы не поселилась на долгие годы в этой ненавистной стране дождей и тумана. Почему же так не задалась жизнь? И вот что она мне рассказала.
Хозяюшка
Вскоре совместное проживание приезжих англичан стало невозможным.
Бенита видела, что денег у них куры не клюют, и поэтому, когда они предложили ей остаться у них, чтобы присматривать за детьми, она с радостью согласилась, нимало не задумываясь о последствиях. Кроме того, пока англичане жили в гостинице, она так привыкла к их крошкам, так полюбила их милые рожицы и уморительные проделки, что разлука с детьми разорвала бы ее доброе сердце.
Итак, в один прекрасный день она до отказа набила старый башмак золотыми монетами и, отправив его отцу, покинула Италию с английским семейством.
Вначале все шло замечательно. Милорд был весел и никогда не садился в карету, пока под рукой оставалась хотя бы одна свежая лошадь. Он скакал впереди, наслаждаясь бирюзовым небом, а Бенита — Бенита никогда в жизни не видела столь замечательного человека, невинного, как ребенок, шумно радовавшегося всему, что попадалось ему на глаза, и неизменно желавшего, чтобы другие люди разделили с ним его радость.
Они миновали Северную Италию и вошли в пределы Южной Франции — когда в каретах, когда в повозках, а когда и попросту на мулах, и всегда-всегда они были счастливы, и ничто не омрачало их путешествия. Дети оставались в добром здравии и без умолку щебетали всю дорогу, особенно девочка, старшая из двух (девочке было шесть лет, мальчику — два годика).
Однажды милорд — кстати сказать, весьма еще молодой человек,— скакал впереди всех, чтобы первым увидеть прекрасный вид, открывавшийся в этих местах на Французские Пиренеи. Он прямо горел желанием поскорей насладиться этим зрелищем, и даже лошадь, казалось, танцевала под ним от нетерпения. Послав воздушный поцелуй жене, чадам и домочадцам, он ударил лошадь пятками и скрылся за поворотом.
Близкие долго ждали его возвращения, но милорд с той минуты словно в воду канул, и лишь через несколько дней его бездыханное окровавленное тело было найдено неподалеку, и милорда похоронили тут же, на маленьком деревенском кладбище.
Несчастная миледи осталась здесь еще на полгода, отказываясь верить в то, что милорд мертв и уже никогда-никогда не вернется. Когда наступила осень и у подножья Пиренеев выпал снег, осиротевшая семья отправилась в Англию.
Они высадились в Девоншире — это было десять-одиннадцать лет назад, — и пробыв несколько дней в Эксетере, наняли карету и отправились в Уочетт, на север Сомерсетшира. Там, по соседству с городишком, у миледи был скромный домик, где она по-прежнему надеялась встретиться со своим мужем. Бедная, она все еще надеялась, что он жив. Кроме детей, с ней были двое слуг и две служанки, включая Бениту. Дороги в ту пору уже порядком развезло, и колеса часто погружались в глубокую грязи до самых осей. Тяжелая карета сломалась, и решено было починить ее в Далвертоне. На ремонт ушло более трех часов, и для путников разумнее было бы заночевать в городке, но баронесса и слушать ничего не хотела. Она должна быть дома нынче же вечером, и все тут.