Ричард Глостер, король английский

Воронина Виктория

– - Такое небрежение к собственной душе не пойдет тебе на пользу, сын мой. Тебе нужно много молиться и каяться, - стремясь выглядеть как можно внушительнее, сказал Ричард

– - Постараюсь, отец, но бесов так просто не одолеть, - беспокойно отозвался Джон, опасаясь рассердить отца, известного своим благочестием.

– - Я прибавлю к своим молитвам еще одну, за твое исправление, мой сын, - пообещал ему Ричард.- И если я увижу, что твои бесы сильнее тебя, то засажу тебя вместе с ними в Тауэр на хлеб и воду. Там ты поразмышляешь на досуге, чего стоит пьянство и разгул.

– - Я исправлюсь, отец, исправлюсь, - горячо заверил его Джон.

– - Буду на это надеяться, - отозвался король, и обратился мыслями

к своей старшей племяннице. К тому времени Елизавета Йоркская уже стала королевой Португалии, и Ричард еще больше начал принимать близко к сердцу ее проблемы, зная тяжесть венца. Он охотно устроил бы ее судьбу на родине, поскольку был очень привязан к Елизавете, и считал ее подлинным украшением Англии, но ее честолюбивая мать настояла на том, чтобы дочь стала королевой.
– Теперь, дети мои, скажите, почему вы забыли о вашей сестре Елизавете? Вы ее очень любили, пока она не вышла замуж за короля Мануэля, души в ней не чаяли. Теперь только я интересуюсь судьбой бедняжки и переписываюсь с ней.

– - Что переживать за Елизавету, у нее добрый заботливый муж, - высказался Джон.

– - Государь, мы не любители писать письма. Вот если бы вы пригласили Елизавету с ее супругом в Англию, тогда бы мы обо всем с нею переговорили, - добавила Сесиль.

– - Отличная мысль, Сесиль, нам, Йоркам, нужно всем собраться на семейном празднике и обновить наши родственные связи - одобрил идею племянницы Ричард Третий.
– Веселитесь, дети мои, танцуйте, а я должен сейчас переговорить с канцлером и отдать ему необходимые распоряжения.

Ричард отошел, но Сесиль не смогла воспользоваться его приглашением, поскольку поранила свои незащищенные ноги. Она поспешила уехать, и Джон, которому бал был неинтересен без жены, последовал за нею.

Дома принцесса Сесиль дала волю своему негодованию на самоуправство мужа. Когда он вошел к ней в спальню в сопровождении своры своих охотничьих псов, Сесиль громко крикнула:

– Ну-ка, убирайся отсюда поскорее, Джон! Иди и спи со своим медведем, если он тебе дороже, чем я.

Нисколько не обескураженный нелюбезным приемом жены, Джон широко улыбнулся ей и сказал:

– Да полно тебе сердиться, Сиси, ничего страшного не произошло. Твои туфли в целости и сохранности, вот они...
– молодой граф Вустер полез за пазуху, достал пару изящных туфелек, тщательно вытер с них несущес­твующую пыль, и с поклоном передал их своей дражайшей половине. Но Сесиль нисколько не умиротворил его смиренный вид, она одной туфлей хлопнула по лбу мужа, приговаривая при этом:

– Что по твоему лбу стучать, что по стене, все едино. Ты даже не думаешь о том, что ты мне испортил этот чудесный вечер!

– Так ты из-за танцев горюешь, Сесиль, - наконец догадался Джон.
– Не печалься, мы и здесь можем устроить танцы с тобой, так даже лучше будет.

Граф Вустер принялся напевать застольную песню и пританцовывать на месте, а его охотничьи собаки в совершенном восторге запрыгали около него.

Эх, давай-ка чашу, начнем веселье наше,

Милый мой, милый мой!

Эх, давай-ка чашу, начнем веселье наше,

Ты, Робин, пьешь неплохо - ты и плут и выпивоха!

Сидеть же с постной рожей за столом, - вот что плохо

Робин, ты налей себе еще, да не закончится вино!

Эх, давай-ка чашу, качнем веселье наше...

Сесиль не могла не улыбнуться, глядя на эту забавную сцену, и все же сокрушенно заметила:

– - Ах, Джон, ты любишь только свои развлечения!

– - В таком случае, моя маленькая женушка, я люблю тебя больше всего на свете, поскольку ты самое главное мое развлечение, - захохотал Джон и потянул Сесиль за руку: - Ну же, пошли танцевать, Сиси!

– - Я не могу, Джон, у меня болят ноги, - призналась Сесиль. В это время вошла служанка с тазом воды, и начала осторожно разматывать окровавленные

повязки на ногах своей госпожи. Увидев раны жены, Джон изменился в липе. Он отослал служанку прочь, занял ее место и сам начал осторожно обмывать раны Сесиль, покрывая нежными поцелуями ее ноги. Подобное доказательство любви не могло не тронуть Сесиль, и она окончательно простила мужа, находя беспрестанную радость в его объятиях. Теперь только одно беспокоило принцессу, - убедила ли она своего дядю помириться с королевой Екатериной. Сесиль от всего сердца желала, чтобы это было именно так.

Надеждам принцессы Сесилии не были напрасными, разговор с нею усилил в Ричарде Третьем желание увидеть свою жену. Король понял, что больше не может терпеть неопределенность своего отношения к Екатерине, и ему нужно либо решительно порвать с нею, как того требовала его мать, либо помириться и продолжить супружескую жизнь. Но сама мысль о разводе с Екатериной Ланкастер оказалась для Ричарда Третьего невыносимой, ему оставалось только простить ее, даже поступившись своими понятиями о чести и морали.

Решившись ехать к жене, Ричард ощутил заметное облегчение, даже перспектива людских насмешек над ним, как над обманутым мужем, не могла смутить его. Любовь подсказывала королю явиться перед Екатериной не в обличье судьи, порицающего грех, а предстать перед ней в качестве влюбленного, завоевывающего сердце своей дамы. Ричард, подобно жениху, решил максимально приукрасить свою внешность. Он позвал к себе двух парикмахеров и приказал камердинеру облачить его в самое красивое и нарядное платье из своего гардероба. Камердинер достал упланд из узорчатого бархата - наряд с открытым передом, ниспадающий крупными складками от плеч. Складки фиксировались поясом, к которому прикреплялся кинжал, украшенный мелкими драгоценными камнями. Жесткий воротник, очень высокий сзади, застегивался на серебряные пуговицы сразу же под подбородком. К упланду прикреплялись рукава, выходящие из обычной проймы и расширяющиеся до воронкообразного раструба. Шерстяные чулки прикреплялись к поясу с помощью шнурков с металлическими наконечниками, мягкие сапоги из эластичной кожи для верховой езды облегали ногу как чулок и натягивались за колено. Головной убор "шаперон" плотно облегал голову, и его конец спускался на спину длинным "хвостом". Парикмахеры подстригали волосы Ричарду ниже линии челюсти, и после их работы волосы Ричарда ровными прядями выбивались из-под "шаперона". Тщательно подобрав себе свиту, король поехал к Екатерине.

В Чизвелл Грин Ричард не застал ее, тогда он спросил о сэре Роберте Шелтоне, надеясь получить все необходимые сведения из его рук,

– Сэр Роберт находится вместе с королевой в церкви, чтобы вместе с нею вознести благодарственную молитву богу за благополучное выздоровление принцессы Маргарет, - объяснил ему дворецкий.

Король счел добрым предзнаменованием то, что его первая встреча с женой после размолвки произойдет в церкви перед всевидящим богом, смягчающим и облагораживающим самые грешные сердца, и поспешил в церковь Чизвелл Грин. Обстановка святого места в самом деле способствовала умиротворению страстей. В свете немногочисленных свечей люди представали неясными призраками; на лице сэра Роберта Шелтона, стоявшего возле королевы, Ричард заметил новое благоговейное чувство. Сама Екатерина всецело была погружена в общение с благодатной силой, откликнувшейся на ее призыв унять жар у ее маленькой дочери. В отличие от Ричарда, облаченного в богатую одежду с золотым шитьем, она была одета в простое будничное платье с фиолетовым покрывалом. Но именно эта простота волшебным образом подчеркивала красоту одухотворенного облика Екатерины, и украшала ее так, как других женщин украшают драгоценные камни. Картину довершали ее придворные дамы и помощники сэра Шелтона, застывшие неподвижные стражи сокровенной молитвы королевы.