Ричард I Львиное Сердце
Шрифт:
Последний же, опьяненный возможностями, которые ему открывались в связи с арестом Ричарда, дал увлечь себя в поспешный брак и опрометчивый «развод». В первые полгода нахождения Ричарда в плену он ведет с Кнутом VI Датским переговоры о заключении брака с его сестрой Ингеборг. Через нее он намеревался извлечь из небытия древнее норманнское право на Англию, связанное с датским завоеванием, а также рассчитывал на помощь датского флота и армии при нападении на Англию, тогда как датчане охотно воспользовались бы поддержкой французов в борьбе с императором. Когда в середине августа 1193 года Филипп женится на Ингеборг, эти надежды рушатся, и теперь, если не произойдет драматического поворота, ему придется считаться со скорым возвращением Ричарда домой. Поэтому он спешно пытается исправить ошибку, которую совершил, нанеся такое оскорбление императору: Кнут, женатый на дочери Генриха Льва от первого брака, как мы уже слышали, пожелал избавиться от опеки империи. И Филипп бросает Ингеборг сразу же после свадьбы и с помощью своих родственников, архиепископа Рейнского и епископа Бовэского аннулирует брак по причине близкого родства, что вызывает большое неудовольствие папы Иннокентия III, не признавшего этот развод. Однако сообщения английских источников о том, что Генрих благосклонно отнесся к брачному предложению Филиппа, представляется малоубедительным. В конце концов, нам достаточно хорошо известно его отношение к Филиппу, и если он не желал, чтобы Рейнпфальц достался Вельфам, то определенно еще меньше хотел, чтобы он попал к Филиппу, так как тот к тому же уже имел наследников, и новый брак мог бы считаться сомнительным по каноническому праву, и с династической
ПОВОРОТ
На конечном этапе пребывания Ричарда в плену, между Рождеством 1193 года и его освобождением 4 февраля 1194 года, после, казалось бы, столь длительного периода полнейшего взаимопонимания, неожиданно возникает ситуация, едва не перечеркнувшая все предыдущие договоренности между Генрихом и Ричардом. В своем письме от 20 декабря, адресованном английским вельможам, император еще говорит о 17 января как о намеченной дате освобождения. Королева-мать и Уолтер Руанский, которого теперь сменяет на посту верховного юстициария Англии Хьюберт Уолтер, а также многие другие отправляются в Германию, но император неожиданно переносит срок вынесения окончательного решения на 2 февраля. Эта отсрочка связывалась, впрочем, так оно и было на самом деле, с прибытием к Генриху делегации от Филиппа и Иоанна, которая привезла с собой настолько привлекательное финансовое предложение, что император, возможно, стал колебаться и подумывать о том, не отказаться ли от договора с Ричардом в пользу нового соглашения с Францией. Предложения французов Говден передает нам во всех подробностях.
Речь шла о своего рода коммерческом предложении, включавшем в себя четыре варианта и предусматривавшем либо продление срока ареста Ричарда, либо передачу его Франции. Но поскольку по наиболее привлекательному из них выплата составляла 150000 марок, из которых треть предстояло внести Иоанну, это не превышало суммы, назначенной по договору с Ричардом. Часть ее была уже в руках Генриха. По этой причине вопрос о выдаче уже не мог рассматриваться всерьез, так как для подобного рода двойного инкассо Генрих не настолько прочно сидел в седле, к тому же слишком много князей выступили гарантами по Вормскому договору. Следовательно, речь могла идти только о испрашиваемой годичной задержке, что в идеальном случае, позволило бы получить со всех, то есть с Ричарда и Филиппа с Иоанном, те же 150000 марок. Подобный вариант еще мог иметь какой-то смысл, тогда как попытки Филиппа добиться выдачи Ричарда до полной уплаты последним причитающейся с него суммы должны были сопровождаться более выгодным финансовым предложением, но, поскольку тот предлагал ровно столько же, сколько и Ричард, с финансовой точки зрения сделка с Францией была для Генриха невыгодной. К тому же анжуйская администрация уже успела продемонстрировать эффективность своих действий в сборе денег, а Ричард, соответственно, свою платежеспособность. Но спрашивается, смогли бы Филипп и Иоанн, часть имущества которого была конфискована, собрать необходимую сумму в обозримое время? При этом следует иметь в виду, что оба, в отличие от Ричарда, которому при сборе средств помогало его право сюзерена, не могли воспользоваться всеобщим 25-процентным обложением и широкой поддержкой церкви для денежного покрытия данной сделки. Ко всему прочему на текущий год Филипп готовил крупный завоевательный поход, и это требовало значительных затрат. Все это заставляло сильно усомниться в финансовых возможностях союзников, и, по-видимому, потребовалось бы значительно растянуть сроки выплат и предусмотреть обстоятельные гарантии платежей, тогда как Генрих планировал собственный сицилийский поход, так что, надо полагать, был заинтересован в скорейшем улаживании дела с Ричардом. Во Франции он видел своего будущего врага, тогда как в Ричарде — военачальника, отстаивающего интересы империи. Но еще несколько лет в неволе, и Ричард мог лишиться власти, тогда император не только бы потерял невыплаченную сумму, но и не смог бы реализовать свою политическую концепцию.
Ввиду шаткости финансовых основ, на которые опиралось предложение Филиппа, заинтересовать Генриха могли бы только дополнительные политические уступки: Филиппу и Иоанну надо было бы предложить ему сюзеренитет над Англией, что, собственно, наиболее целесообразно было бы сделать сразу же после того, как Ричард попал в плен, когда это еще могло существенно стимулировать Генриха на сотрудничество с Францией. Несомненно, убедить Иоанна в необходимости подобного шага не составило бы особого труда, и, поскольку Ричард знал своего брата, то его тревогу по этому поводу легко понять. Только подобное предложение никак не вязалось со взглядами Филиппа на будущее, так что в этом отношении опасаться его было нечего. Будь Иоанн столь же самостоятелен, сколь он был беспринципен, то мог бы сделать такое предложение императору и от себя. Но, возможно, Филипп с Иоанном даже не догадывались о сокровенных чаяниях императора на этот счет, поскольку из всех официальных документов напрочь были исключены все упоминания о предстоящем превращении Англии в императорский лен, и засекреченность соответствующего дополнительного соглашения к Вормскому договору по существу оказалась скорее в интересах Ричарда, чем Генриха.
Случилось, однако, так, что последнее предложение Филиппа и Иоанна пришлось именно на то время, когда Ричард недвусмысленно дал понять, что ввиду секретности соглашения и в расчете на поддержку германских князей он и не подумает приносить присягу о вассальной зависимости Англии. Но поскольку для Генриха с самого начала не было более существенного политического требования, то для него это означало, что не он, а Ричард желает отступить от договора и в сложившейся ситуации его никто уже не сможет обвинить в нерешительности и алчности. И когда 2 февраля 1194 года в Майнце открылся рейхстаг, на который съехалось большое число германских князей и приглашенной Ричардом знати, было совершенно неясно, закончится ли он освобождением Ричарда. Генрих показывает Ричарду послов Филиппа и Иоанна и дает ему почитать привезенные ими письма. Таким образом, он получает в свое распоряжение сильнейшее средство убеждения. Присутствовавший при этом Уолтер Руанский, какое-то время находившийся в Германии в качестве заложника, писал одному из наших хронистов, Радульфу Дицето, о том, как ему довелось исполнять функции посредника между королем и императором, и о том, что только «post multas anxietates et labores» [173] и в немалой степени благодаря ходатайству архиепископа Майнца и Кельна перед императором и Леопольдом Австрийским 4 февраля удалось добиться освобождения Ричарда.
173
«После больших трудов и волнений» (лат.).
Итак, Ричард, наконец, обнаруживает, что от ленной зависимости ему не уклониться. Как сообщает Говден, Ричард пошел на нее по настоянию Элеоноры, из-за чего долгое время делали вывод, что именно она отыскала выход из, казалось бы, безвыходного положения, предложив идею вассального подчинения Англии. Конечно, она вполне могла положить свой голос на чашу весов в стремлении убедить сына в том, что из двух зол необходимо все же избрать меньшее — hominium, который только понижал его статус, но позволял избежать тем самым длительного отсутствия и даже выдачи Франции. Разумеется, последнее полностью никогда не исключалось, тем более что срывалась разрабатываемая Генрихом в последние месяцы политическая программа, и поведение Ричарда могло в конце концов убедить его в том, насколько безосновательны были по существу все его планы на будущее, построенные на предпосылках сотрудничества с Ричардом. Но, собственно, сама перспектива дальнейшего нахождения в плену, даже до достижения нового
При этом не следует недооценивать значение поведения Иоанна. Если бы в этот момент он повел бы себя лояльнее, ожидаемый в связи с продлением ареста ущерб французским владениям оценивался бы не столь высоко. К концу своего пребывания в плену Ричарду почти удалось с помощью Лоншана склонить Иоанна к переходу на свою сторону, но на сей раз, быть может, по недоразумению, его политику бойкотировали его же собственные подданные. Мы уже слышали об общей установке Ричарда, предписывавшей исполнять только те из его приказов, которые явно были бы ему на пользу. Когда же, после того как Иоанн принес присягу на верность Ричарду, ему должны были возвращаться конфискованные у него крепости, их коменданты отказались исполнять приказы короля только «per breve» [174] . И их трудно в чем-либо упрекнуть, поскольку, естественно, они не могли понять, каким образом восстановление в правах изменника могло быть на пользу их государю, но Ричарду виделось это по-другому: политике умиротворения Иоанна альтернативы не было. Нарушение нормального сообщения, которое, вероятно, заключалось в том, что на тот момент у Ричарда не оказалось достаточно авторитетных толкователей его воли, имело дурные последствия. Иоанн тут же вновь переметнулся к Филиппу, и в январе 1194 года заключил с ним договор, который был обнародован в виде циркулярного письма. Он показателен во многих отношениях и, в первую очередь, в психологическом: когда после ухода Ричарда в крестовый поход Иоанн перешел в оппозицию, он выступал, скорее, против Артура, чем против короля, отстаивая тем самым свое право наследования на случай возможной смерти Ричарда. Но к началу 1194 года, когда возвращение Ричарда уже рассматривалось как неминуемое, ему самому гарантировалось прощение, и его жизни ничего не угрожало, смягчающих вину обстоятельств больше не существовало. Он предавал не только своего брата, но и интересы всего государства, а, в конечном счете, и свои собственные. О его недостойном самоуничижении, с которым он бросился в объятия Филиппа, едва ли забудут тогда, когда ему самому придется всходить на престол. С тех пор французский король знал, что можно позволить себе по отношению к Иоанну, но и вассалы его французских владений увидели, что от него можно было ожидать. И, наконец, исследуя причины стремительного развала анжуйского государства после смерти Ричарда, необходимо иметь в виду и этот договор: достаточное объяснение дает патологический характер самого Иоанна.
174
Здесь: по бумаге (лат.).
Появившийся на свет в 1194 году документ по существу был отказной грамотой, по которой Иоанн, не требуя ничего взамен, отказывался от Нормандии к северу от Сены за исключением Руана и его окрестностей, а также от ее восточной части вплоть до реки Итон. Это означало сдачу таких военных укреплений, как Вернель на юго-востоке и Водрель на Сене напротив Руана. Сама нормандская столица превращалась при этом из центрального города в пограничный и в военном отношении становилась в высшей степени уязвимой; уступался также и город Эвро. О нормандском Вексене речь уже больше не заходила, поскольку он уже находился в руках Филиппа и тот теперь только расширял свое владение на север, до самого побережья. Но уступки на этом не заканчивались: в Турени Иоанн отдавал даже Тур вместе с важными укреплениями, и это означало, что Филиппу теперь открывался путь на Мэн. Его племяннику, Людовику Блуаскому, номинальному владельцу туреньского лена, Иоанн уступил пограничную провинцию Вандею, так что обнажилась вся восточная граница анжуйско-нормандских родовых земель, да и оставшаяся территория лишилась своих укреплений, обеспечивавших ее оборону. В Аквитании он признал ленную присягу, принесенную графом Ангулемским Филиппу. Кроме того, он пообещал заключить мир с графом Тулузским «ad laudem consilium Regis Franciae» [175] . Так Иоанн пытался принять меры предосторожности на случай возвращения Ричарда — столь же обстоятельно, как и в конечном счете, напрасно, поскольку все его действия были лишь пустым сотрясанием воздуха. Иоанн позволил диктовать себе условия — отныне он не мог даже самостоятельно вступать в какие-либо контакты с Ричардом, и любое его общение с ним должно было проходить при посредничестве Филиппа. Тот же был об Иоанне настолько низкого мнения, что после возвращения Ричарда просто прогнал своего ставшего теперь совершенно бесполезным союзника, когда тот обратился к нему за защитой.
175
«По славному совету французского короля» (лат.).
Содержание этого договора, должно быть, стало известно Ричарду во время переговоров в Майнце, когда посланцы Филиппа и Иоанна еще были там. Разумеется, территориальные уступки не были равнозначны передаче во владение, но еще в феврале 1194 года Филипп взял Эвро и Бодро и широким фронтом перешел границу по реке Итон в направлении Ньюбурга, найдя себе союзников среди недовольной аквитанской знати. Политическая нестабильность, вызванная подобным договором в этом оказавшемся под угрозой регионе могла парализовать волю к сопротивлению. У комендантов мог возникнуть вопрос, а для кого, собственно, должны они удерживать крепости, если предсказание Иоанна о том, что Ричард никогда не вернется, похоже, начинало осуществляться, а сам он, как его наследник, давно уже принес их в жертву. Сложившееся положение, остроту которого Ричард пытался снять нейтрализацией Иоанна, против всяких ожиданий вновь укрепило позицию Генриха, и у него появилась реальная перспектива все же добиться своей политической цели — формального сюзеренитета над Англией. Но к этому времени Ричарду практически удалось лишить эти отношения реального содержания, и, как покажет время, Генрих смог извлечь из этого только сиюминутную выгоду сохранения престижа, достичь долговременного политического выигрыша ему так и не удалось, и даже напротив: Ричард еще выставит при случае политический счет Гогенштауфенам.
Во время принесения этой ленной присяги отмечались значительные разногласия в ее толковании, поскольку основной источник, Говден, сообщал о ней сразу же вслед за шпейерскими событиями. Но так как Говден никогда не отличался бережным отношением к фактам и о превращении Англии в лен сообщал одновременно с якобы назначенным по распоряжению императора на 1197 год освобождением Ричарда от вассальных обязательств, это место можно вполне рассматривать как более позднюю вставку, и оно не может служить опровержением других, преимущественно германских источников, переносящих это событие на время после Майнца. Да и сами факты говорят в пользу этой даты: подобная формальная церемония требовала гласности и не держалась бы в тайне, поэтому должна была найти отражение в Вормском договоре и письмах Генриха в Англию. Ничего такого не было, напротив, от Говдена мы узнаем, что при освобождении Ричарда император и германские князья написали Филиппу и Иоанну письмо, в котором потребовали вернуть английскому королю отнятые у него земли. Связанное с этим обещание императора помочь Ричарду едва ли обошло бы молчанием правовые предпосылки оказания этой помощи. В конце Дицето упоминает о «patentia scripta» [176] , и в достаточно хорошо информированном «Additamentum» [176] к «Зальцбургским Анналам» даже говорится, что Ричард, после принятия на себя вассальных обязательств и принесения присяги на верность, собственноручно подписал соответствующий документ: «privilegio exinde facto propria manu subscripsit» [176] .
176
«Письменной грамоте» (лат).
176
«Письменной грамоте» (лат).
176
«Письменной грамоте» (лат).