Ричард Львиное Сердце
Шрифт:
Однако вторая келья оказалась пуста и так же запущенна, как прежде. Не задерживаясь возле неё, женщины прошли до конца коридора.
— Вверх или вниз? — спросила Ингеборг.
— Сперва вверх.
Спуск по узкой и крутой каменной лестнице отчего-то казался сейчас Эльзе страшным, и она решила оттянуть тот момент, когда придётся спускаться.
На первой площадке башни не обнаружилось ничего особенного. Правда, теперь там стояли деревянные лари, в каких обычно хранят оружие, и валялось несколько свёрнутых тюфяков. Скорее всего здесь оборудовали помещение для стражи. На двух верхних площадках вообще ничего не было. Там, где прежде пажи держали клетки для голубей, сейчас
— Теперь спускаемся! — скомандовала Эльза. — Скорее всего эти помещения освободили только для того, чтобы никто не мешал Парсифалю и его людям. Не знаю, как тебе, Ингеборг, но мне отчего-то жутко идти в подвал!
— Признаюсь, фру Эльза, мне тоже. Однако выхода-то у нас нет: поглядеть всё равно надо.
Лестница была очень крута, и женщинам пришлось высоко поднять подолы, чтобы невзначай не наступить на них. В башне, несмотря на летнее время, казалось прохладно, а из подвала тянуло настоящим холодом, будто там хранили лёд. Ингеборг была обута в деревянные башмаки, подошвы которых она подклеила войлоком — чтобы не стучали. Такая обувь, по крайней мере, защищала её ступни от прикосновения к ледяным, влажным ступеням. Но на ногах у Эльзы были мягкие кожаные чулки без твёрдой подошвы [106] , и холод пробирал её до костей. Она сжимала зубы, чтобы не стучать ими — тем более что вместе с холодом в её душу всё глубже входил страх. В какой-то момент она ощутила желание повернуться и что есть духу кинуться назад. Не будь с нею кормилицы, герцогиня именно так бы и поступила...
106
В Средние века обувь на деревянной подошве носили в основном простолюдины. Знатные люди надевали кожаные чулки с мягкой подошвой, пригодные только для езды верхом.
Лестница кончилась. Фонарь, в котором огонёк свечи дрожал и метался, будто бы тоже испытывая ужас, выхватил из темноты часть широкого пространства.
Эльзу поразила вдруг окружившая её чернота. Словно серый камень стен и пола внезапно покрылся густым слоем копоти. Потом герцогиня различила странные отблески и поняла, что и пол и стены сплошь затянуты плотным чёрным шёлком. К полу он, возможно, был приклеен: плотная ткань не собиралась складками под ногами, но лежала ровно, похожая на застывшую воду омута. По сводчатому потолку тянулись складки, переходя в сборчатые занавеси, опускавшиеся по стенам. Черноту нарушала алая краска огромного рисунка, нанесённого по шёлку в самой середине пола.
Эльза осветила его фонарём.
— О, Боже! — прошептала кормилица. — Да что же это такое?
Рисунок представлял собой громадную звезду с пятью острыми лучами и кругом, начертанным в центре, по точкам пересечения линий, образующих эти лучи. Посредине круга, в свою очередь, поблёскивал какой-то предмет. То была небольшая чаша — также пятиугольной формы, пустая, но покрытая внутри жирной копотью, будто в ней постоянно что-то жгли.
Остальное пространство большого подвала поглощала темнота, особенно густая оттого, что стены с другой стороны, очевидно, тоже были затянуты чёрным. Во мраке удалось, правда, различить смутные очертания чего-то громоздкого, находившегося там, куда указывал острый луч звезды, противоположный входу. Там тоже что-то поблёскивало, ловя тусклые лучи фонаря.
Нужно было подойти ближе, но ни Эльзе, ни Ингеборг отчего-то очень не хотелось наступать на рисунок: у той и у другой возникло абсурдное, но неотвязное ощущение,
Вдруг кормилица, обернувшись, заметила укреплённый на стене факел.
— Ну-ка дайте! — проговорила она. И, взяв из дрогнувшей руки Эльзы фонарь, вытащила оттуда свечку и поднесла к смоляной головке.
Факел вспыхнул, разом осветив всё помещение. И обе женщины в ужасе ахнули.
Перед ними, за начертанной на полу багровой звездой, находилось возвышение, представляющее некое подобие алтаря. Алтарь этот был сложен из гладких чёрных камней и украшен накладными металлическими звёздами, каждая тоже с пятью лучами. Звёзды располагались с переднего торца тремя рядами, по шесть в каждом ряду. А над этим прямоугольником поднимался, доставая почти до свода, громадный крест, выкованный из тёмного железа. Крест, перевёрнутый перекладиной вниз...
— Они тут... — наконец выдавила Ингеборг, пытаясь прийти в себя. — Да они тут, выходит, сатане молятся! Либо собираются молиться... Ну, слыхала я про тамплиеров всякое, но чтоб такое!..
— А цепь-то с ошейником к чему? — слабым голосом спросила герцогиня. — Она... оно с этим как-нибудь связано?
В её голосе прозвучала надежда. Эльза надеялась, что два их жутких открытия всё-таки могут не иметь прямой связи. Но она не хуже, чем Ингеборг, понимала: это не так. И почувствовала, что её сознание начинает мутиться.
— Идёмте отсюда! — верная служанка схватила руку герцогини. — Вот только ещё тут в обморок падать! Пошли, пошли!
И бормоча молитву, потащила Эльзу к лестнице.
Они до конца опомнились, лишь добравшись до донжона, затворив за собою двери и поняв, что оказались в относительной безопасности. Ни та, ни другая не сомневались: застигни их в потайном капище Паулос либо его стража — ничего хорошего ждать бы не приходилось. У Эльзы даже мелькнула мысль, что и Лоэнгрин не смог бы её защитить в этом случае. Не смог бы или не стал бы?..
— Что же делать? — прошептала она, падая в кресло и бессознательно принимая из рук кормилицы чашку с горячим вином. — Что мне теперь делать?
— Бог ведает! — Ингеборг перекрестилась, пальцы у неё дрожали. — Теперь тут опасно. Не знаю, что они затеяли, однако мы обе видели, для кого они стараются!
— Я не буду участвовать в этом! — крикнула Эльза, ощутив в себе силу, которую даёт только отчаяние. — Епископ Доминик сказал, что простить можно всё, но не измену Господу. Раньше, пока я не знала, я имела право всё терпеть, но теперь... Послушай, кормилица, мне нужно ехать в Антверпен, к епископу. Только он сможет разобраться в том, что тут творится. А если нужно, он известит об этом церковь и Папу. Я бы увезла и детей, но с ними быстро не доберёшься, а если медленно, то меня догонят. Я даже думаю — стража бы не выпустила нас, вздумай мы тронуться в путь с детьми. И оставить их нельзя: Парсифаль на всё способен. Что нам делать? Посоветуй!
Ингеборг задумалась. На её лице читалось сомнение.
— Говори, кормилица! — взмолилась Эльза. — Не молчи!
Та посмотрела ей в глаза и улыбнулась.
— Ладно. Кажется, я придумала. В Генте у меня живёт двоюродный брат с семьёй. Он — кожевник, человек небедный. А детей у него — куча, жена их ему нарожала четырнадцать душ, и можете себе представить: все выжили! Старшему уже двадцать три, А последней дочке вроде бы сейчас четыре. И младшие двенадцать детей живут в доме родителей. Ну, где двенадцать, так и ещё троим место найдётся, а соседи и не приметят. Вот к ним-то я и поеду. Двоюродный брат — хороший человек, не откажет принять нас. А если вы ещё и дадите мне с собой денег...