Ричард Львиное Сердце

Измайлова Ирина Александровна

Дальше был ужасный переход через горы и через солёные пустыни, где земля от жара вся в трещинах, и на теле от любой царапины появляются язвы — соль разъедает кожу... Сколько в этих горах и в пустыне пало лошадей, считать не берусь. Людей погибло тоже немало, хотя, надо сказать, германцы умеют выносить и очень тяжкий путь. К тому же, шли с верой и с молитвами!.. Право, тошнит, когда слышишь речи умников, рассуждающих о том, что крестоносцы идут в поход лишь ради золота и богатств!

— Да кто так рассуждает? — возмутился Эдгар. — Разве что евреи, с которых наш король Филипп содрал пять тысяч серебряных марок в пользу крестового похода! Но что тут удивляться? Если по их мнению, Господь Бог стоит не дороже тридцати монет...

—

Увы! — Луи выплюнул ореховую скорлупу и кинул в рот ещё горсть орехов. — Слыхал я такие речи и от добрых христиан. Правда, видывал и храбрых рыцарей, которые теряли голову при виде сарацинских тряпок и драгоценностей. Но добра-то можно награбить и не за тридевять земель, если уж так... Ладно, я говорил не о том. Как ни был тяжёл путь, мы одолевали его, хотя многие во время этого пути гибли. И при всех лишениях армия продолжала слушаться императора. Помню, как уже в мусульманских землях, вблизи озера с горькой и солоноватой водой мы встретили большое стадо овец. Пастухи, увидав войско, разбежались кто куда, и мы могли бы вволю поесть баранины. Однако Фридрих запретил трогать стадо — он считал, что не стоит ссориться с местными жителями. И ему подчинились, хотя армия голодала! А магометане и не думали платить нам благодарностью. Один из них добровольно нанялся к нам проводником и завёл армию на совершенно безводную равнину. Мы с трудом из неё выбрались, потеряв половину лошадей: пришлось жертвовать ими — рыцари резали горло бедным тварям и пили их кровь!

— Не позавидуешь! — Эдгар отложил готовый шлем на стол и взял из рук подмастерья кольчугу. — И после всего этого вы могли сражаться?

Тёмные глаза рыцаря блеснули под изгибом густых тонких бровей:

— И ещё как сражаться! Ещё как, Эдгар, дружище! На равнине, вблизи города Икония наше войско, в котором оставалось меньше ста тысяч воинов, разбило в пух и прах армию магометан, в которой было триста тысяч клинков. А как был взят город Иконий!.. Ты бы видел его — по величине он больше Лиона, а укреплён как! И мы им овладели! Мы добрались бы до Иерусалима всей армией, если бы не смерть старого императора.

— Я слыхал об этом, — кузнец продолжал рассматривать кольчугу, звено за звеном проверяя её плотность. — До нас дошли слухи о походе и о том, как он завершился. Но что приключилось с Фридрихом? Не от старости же он помер, если сумел выдержать такой поход?

Луи покачал головой:

— Мы шли к Киликийскому морю [2] , шли вдоль берега реки, которую местные жители называют Салеф. Небольшая такая река, правда, быстрая, но без всяких воронок, водопадов... Сделали привал, и старому императору вздумалось переплыть реку — вскоре ведь должны были переправляться все. Фридрих вошёл в воду, поплыл, и вдруг все увидали, как он замахал руками, будто стал тонуть... Кинулись к нему, вытащили. И увидали, что он не дышит! Так вот бывает, Эдгар: выиграл человек сорок с лишним сражений, победил такую кучу врагов, что другие воины умирали от зависти. И вот тебе: утонул в простой канаве!

2

Киликийским морем называлась часть Средиземного моря, омывающая берега Килики — средневекового государства в Малой Азии.

После этого молодой человек некоторое время молчал, яростно щёлкая орехи. Затем уже без прежнего воодушевления рассказал другу о том, как растерялась и рассеялась без великого полководца мощная германская армия, как болезни и бесчисленные нападения врагов уничтожили большую её часть, и как он сам, счастливо пережив в Антиохии чумную эпидемию, сопроводил в Тир архиепископа Вильгельма, благополучно пережившего страшный поход, а затем по просьбе достойного священнослужителя сопроводил в Германию группу рыцарей, которых жителям Тира удалось выкупить из сарацинского плена.

Многие из этих рыцарей были ранены, иные заболели, не вынеся тяжёлой неволи, и Луи почти не надеялся довезти их живыми. Однако ему пришлось вновь убедиться в выносливости и мужестве тевтонцев — они безропотно сносили нелёгкий путь и постепенно приходили в себя, так что, когда в Греции на их караван вновь напала шайка разбойников (трудно сказать, что они намеревались взять с совершенно нищих путников), многие из бывших пленников вместе с франкским рыцарем встретили их с оружием в руках и обратили в бегство.

— Что до меня, — закончил рассказ Луи, — то я получил в дар от сына императора герцога Швабского прекрасного чистокровного коня, того, что стоит сейчас возле твоей кузницы, вместе с богатым седлом и сбруей. А ещё большой кошель сарацинского золота. Но почти всё это золото я либо растратил по пути, либо роздал германцам, у которых не осталось ни гроша, и которых на родине не ждала богатая родня. Не всё же имеют добрых родственников, верно, друг? А я надеюсь ещё заработать под знамёнами нашего славного короля Филиппа, который наконец-то выступает в свой поход и, может быть, с Божьей помощью добьётся того, чего не сумели сделать германцы — вернёт Иерусалим христианам.

— После всего, что тебе пришлось испытать, ты хочешь снова отправиться в поход? — Эдгар спросил это без удивления, чуть насмешливо — он слишком хорошо знал своего друга.

— Как ты знаешь, я не сворачиваю с полдороги! — усмехнулся в ответ Луи.

И, помолчав немного, вдруг испытующе посмотрел на друга:

— Ну а ты? Тебе не хотелось бы попытать счастье и удачу в крестовом походе?

— Мне?! — Эдгар изумлённо посмотрел на рыцаря. — Мне пойти в боевой поход? Да разве я воин?

— А разве нет? Разве мы с тобой не упражнялись с мечами в руках, и ты не показывал в этом настоящего искусства? Разве ты не ездишь верхом лучше моего? Разве не сможешь на всём скаку всадить копьё в сарацинскую тушу? Видит Бог, ты как раз можешь быть очень хорошим воином, Эдгар!

Кузнец добродушно рассмеялся и взял в руки продолговатый щит с заострённым нижним концом, на котором его подмастерье наметил контуры герба и знамени.

— Какую надпись тебе сделать на этот раз? — спросил он, словно пропустив мимо ушей горячую речь Луи.

Тот пожал плечами:

— Всё ту же: «Сражаюсь во славу Креста!» Впрочем, тебе ведь ничего не стоит написать всё, что ты сам захочешь: я кое-как разбираю буквы и немного умею читать, но ту замысловатую вязь, которой ты делаешь насечку, нипочём не прочитаю. Единственное, что тебя отличает от большей части славных рыцарей, это твоя грамотность, дружище Эдгар!

— Да, — вздохнул кузнец, — старый барон научил меня ещё кое-чему, кроме воинских приёмов. Но он же говорил не раз, что можно сколько угодно размахивать мечом во время всяких там упражнений, однако тот, кто не был в настоящем бою, всё равно никакой не воин. Ты в битвах с пятнадцати лет, Луи. А я? Молот в моих руках куда надёжнее меча. И у меня отличное ремесло. Так для чего мечтать о битвах и куда-то ехать?

Рыцарь поднялся и в задумчивости прошёлся по кузнице, вернее, сделал три шага вперёд и столько же назад — больше не позволяло место. При второй попытке пройтись он налетел на одного из мальчиков, качавших меха, и парень от толчка едва не ткнулся коленями в полыхающий жаром горн.

— Аккуратней, Луи! — воскликнул смеясь, Эдгар. — У меня здесь не дворец. И не спихивай в огонь моих учеников: они мне ещё пригодятся. Я знаю, о чём ты сейчас думаешь... Ты думаешь — неужто этот здоровяк, мой молочный братец, и впрямь совсем-совсем не хочет выбраться из дымной кузницы и отправиться в далёкие земли, чтоб там повоевать, разбогатеть, добиться славы? Неужто он, то есть я, не мучаюсь от мысли, что мой предок — знаменитый рыцарь, а мне вот по воле рока выпало махать тяжёлым молотом и ходить с закопчённой физиономией? Ты ведь об этом думаешь, да?