Ричард Львиное Сердце

Измайлова Ирина Александровна

— Что бы ни случилось, приказываю никому не выступать из рядов! — проезжая мимо построения, во весь голос воскликнул король. — Они надеются заманить нас в реку, но сначала мы их туда заманим. Сарацины нападут во-о-н оттуда! — взмахом руки Ричард указал на крутой горный отрог, вплотную подходивший к воде в том месте, где, судя по старым следам, был брод. — Думаю, Саладин прикажет им обойти нас и ударить по арьергарду. Поэтому сзади пускай встанут в линию сорок рыцарей Ордена Святого Иоанна, а за ними укроются лучники и метальщики с пращами. После первого удара врагов, когда они отступят и вынуждены будут смешать ряды, мы двинемся вперёд, но только строго в том же построении и

не размыкая строя. Как только сарацины снова пойдут в атаку, мы вновь остановимся и встретим их стеной, с сомкнутыми щитами. Все поняли приказ: когда на нас нападают, не двигаться! И будьте готовы к тому, что эти собачьи дети станут испытывать наше терпение — они могут ждать и до вечера...

— Он придумал что-то необычное! — проговорил граф Анри Шампанский, чуть поворачивая голову и обращаясь к Луи, конь которого стоял бок о бок с его конём. — Виданое ли дело — стоять во время вражеского нападения? Не получится так, что нас расшвыряют в стороны и сомнут?

— Нет, — покачал головой Луи. — Он знает, что делает. Я много слышал про военные выдумки Ричарда, и они всегда срабатывают. А это даже и не его выдумка.

— В самом деле? — граф Анри поднял брови, но шлем, надвинутый до глаз, не позволил Луи увидеть этой характерной для него гримасы. — А чья же?

— Александра Македонского.

— Чья, чья?!

Граф Шато-Крайон подавил усмешку.

— Ну, вы же слыхали про великого греческого полководца и величайшего императора древнейших времён. За пять сотен лет до Рождества Христова, а то и ещё раньше, он завоевал все эти места, а кроме них ещё множество земель. Так вот, в Акре, во дворце одного из эмиров, была библиотека, и в ней нашлась книга на старинном греческом языке, в которой описывались египетские походы Александра Великого и некоторые из его сражений.

— Та-а-ак! — не удержавшись, Анри сильно дёрнул поводья, и его конь взбрыкнул, едва не задев копытами стоявшего впереди жеребца. — Тпр-у-у, скотина! Граф Луи, если сейчас вы мне скажете, что Ричард Львиное Сердце ещё и владеет греческим языком, я перестану вам верить!

— Не владеет, само собою. Зато королева Элеонора отлично читает и на древнем греческом и на древней латыни. Она-то и выкопала в библиотеке эту книгу, и, само собою, Ричард очень ею заинтересовался. Королева даже читала её вслух. Эдгар тоже послушал, правда, не всё. А уж его оруженосец Ксавье, любимчик королевы, сидел в её шатре часами и слушал, развесив уши. Не знаю только, что его больше восхищает: военный гений Александра Великого или гениальность королевы, которая столько знает и умеет так вовремя найти в своей голове либо в чужой библиотеке как раз то, что нужно к случаю... Одним словом, в описании одной из битв, произошедшей чуть ли не на этом самом месте, а может быть, на каком-то очень схожем с этим, Македонский применил как раз такой приём: выжидания и сомкнутого строя при нападении врага.

— И?..

— И победил. Он всегда побеждал. В этом отношении они с Ричардом одинаковы.

Часы проходили за часами, солнце поднялось высоко и палило беспощадно, а чёрные ряды сарацин на другом берегу Рошеталии оставались там, где построились вначале. Правда, они временами всё же двигались, перемещаясь с места на место, то размыкаясь, то вновь сходясь, словно замышляли какие-то действия, однако крестоносцы не реагировали на них. Правда, многие из военачальников уже вслух начали возмущаться бездействием Львиного Сердца. Им казалось позорным стоять лицом к лицу с врагом и не нападать на него. Уже не однажды герольдам приходилось успокаивать возникающее среди отрядов волнение криком: «Шесть труб! Помните про шесть труб! Ждите команды!»

Было

около трёх часов дня, когда произошло то, что и предполагал Ричард: горный отрог, с левой стороны почти вдававшийся в реку, стремительно покрылся чёрными фигурами. Раздался оглушительный рёв, сопровождаемый нестройным хрипом медных труб и хлопаньем литавр — сарацины уже не впервые использовали этот устрашающий приём, хотя давно поняли, что на воинов Креста он почти не действует — не было случая, чтобы христиане при этом обратились в бегство...

— Стоять! — проревел Львиное Сердце, поднимая коня на дыбы, чтобы лучше видеть происходящее.

Около пяти тысяч магометан, потрясая кривыми саблями, что есть силы понукая коней, обогнули левый фланг крестоносцев и попытались врезаться сзади в их ряды. Их встретили выставленные щиты и копья иоанитов, сомкнувшихся так плотно, что меж ними не могла пролететь даже стрела. Ударившись об эту живую стену, всадники отхлынули, и тотчас рыцари повернули щиты ребром, пропуская кинувшихся вперёд лучников и метателей. Стрелы и камни из пращей густым дождём осыпали нападавших. Те завопили уже не в воинственном порыве, а в отчаянном страхе — их ряды редели на глазах.

Второй атаки не было — сарацины, частью оставшиеся пешими, потому что лошади под ними пали, бросились на противоположный берег, нарушая строй тех, кто ещё не вступил в битву.

— Наступаем? — спросил Ричарда нетерпеливый Иаков Авенский.

— Пора! — подал голос с другой стороны герцог Бургундский.

— Нет! — резко возразил Львиное Сердце. — Они наступали малым числом, и их бегство не отмело основные силы от берега. Ещё час-два терпения: скоро они вновь пойдут в атаку!

Однако терпение было не в натуре многих предводителей крестоносцев. Ричард знал это и опасался этого больше всего. Уже много часов, сидя неподвижно в своём седле, чувствуя, как нетерпеливо вздрагивает под ним благородный конь, он понимал, что в таком же возбуждённом напряжении находятся сейчас почти все его рыцари и воины, и молил Бога укрепить их мужество.

Сарацины, как показалось многим, тоже устали ждать — на противоположном берегу происходило движение, люди и кони то и дело подступали к воде. Было видно, как они черпают воду вёдрами, как пьют с ладони, временами зыркая в сторону христиан, то ли с опаской (расстояние было куда короче полёта стрелы), то ли, как многие думали, с насмешкой.

Крестоносцы испытывали уже настоящие муки в раскалившихся железных доспехах, от жара которых не спасали даже стёганые рубашки. Однако они, по крайней мере, не страдали от жажды: по распоряжению английского короля пять десятков оруженосцев, навьючив на себя кожаные бурдюки, уже несколько раз обходили ряды, и так как пройти меж ними было невозможно, протягивали воинам чашки с водой, которые те передавали стоявшим за ними, те ещё дальше, и так постепенно всем удавалось напиться.

Но куда сильнее жары рыцарей и их вождей изводило бездействие, которое казалось им позорным. Ропот усиливался, то и дело раздавались выкрики, обращённые к предводителю, и в некоторых уже начали звучать насмешки...

Дело решила выходка маленького, чёрного как сажа сарацина, который, подойдя к реке, чтобы зачерпнуть воды, не удержался и, повернувшись к противоположному берегу спиной, приспустил шальвары, выставив напоказ тощий коричневый зад.

В воздухе свистнула стрела и вонзилась как раз меж двумя половинками сарацинского седалища, видимо, достав и до того, что находилось спереди. По крайней мере, наглец испустил страшный вопль и рухнул лицом вниз, корчась и извиваясь, а те, кто вслед за ним шли к воде со своими флягами, опрометью ринулись прочь.