Рифейские горы
Шрифт:
– Дай мне!- Ирида долго колебалась в ответ на этот приказ, стояла полубоком, закрывая ребёнка собой, будто надеялась, что Кэйдар передумает и уберёт свои руки, опустит их. Кэйдар повторил, не повышая голоса:- Дай!
– Он - мой! Это мой сын!- отступила на шаг, прижалась спиной к стене, встретила взгляд Кэйдара своим протестующим возмущённым взглядом.
– Думаешь, если я выпустил тебя, то и дальше позволю своевольничать? До моего прощения ты ещё нескоро дослужишься...- он вырвал ребёнка из её рук: Ирида сама ослабила хватку, как только почувствовала, что они могут причинить боль Тирону своими
Смотрела с тревогой и с испугом, но малыш легко пошёл к Кэйдару на руки, даже не понял, что чуть не стал предметом раздора. Обиженно закусив губы, упрекнула:
– Ему никто не нужен, кроме меня... Мой Тирон ни в чьей любви больше не нуж-дается...
– Я не для этого допустил тебя к нему! Чтоб ты вцепилась в него мёртвой хваткой? Нет уж! Я и без тебя смогу воспитать своего сына достойным венца Воплощённого.
– Да, точной копией своего папочки!- Ирида зло сверкнула глазами, отбросила мокрые волосы, лежавшие на груди, за спину, решительно вздёрнула подбородок.- Грубым надменным уродом! Подлым и неблагодарным...
Кэйдар, придерживая сына раскрытой ладонью за спинку, круто развернулся на одном месте:
– Это меня ты считаешь подлым?
– А разве нет? Как вы напали на нас в ту ночь? Разве не подло? В темноте! Во вре-мя праздника! Подкрались и окружили селение... Это ли не подлость?! А мой отец? Он торговал с вами. Мы никогда не трогали ваших купцов... Наше племя всегда отпускало ваших торговцев с товарами, с подарками... Провожали через степь до кораблей, до самого побережья...- Её голос перехватили спазмы, ещё немного, и она бы расплакалась, с неожиданной остротой и ясностью вспомнив события про-шлогодней августовской ночи. Зажмурилась, закрыла рот тыльной стороной ладони; невыплаканные слёзы жгли глаза, только моргни - и потекут по щекам.
– Что ты можешь знать о войне? Ты - женщина!
– будешь учить меня, как воевать?! Твоё дело - вот!- Кэйдар поднял Тирона на вытянутых руках.- Рожай детей и не болтай лишнего! Понятно тебе?
– Чтоб потом и он убивал своих друзей с неменьшей подлостью и злобой?- голос Ириды на этот раз прозвучал едва слышно, но всё с тем же отчаянием.- Может, и вправду было бы лучше не родиться?
– Это не тебе решать! Для этого у тебя есть господин - Я!- Кэйдар отвернулся, сел на край ложа, усадил Тирона к себе на колени.- Ты можешь быть нянькой при нём, или кормилицей, слушаться меня и ухаживать за моим сыном. А можешь отправ-ляться на кухню! Выбирай! Во всяком случае я не намерен выслушивать упрёки рабыни... Говорить ты будешь тогда, когда я разрешу, - и только!
Ирида торопливо стёрла ладонью слёзы со щёк, оттолкнулась от стены, преодолев болезненную слабость в теле, сказала, не сумев сдержаться, хоть уже заранее знала реакцию на слова:
– Шантажировать мать ребёнком - разве это не подло?
Он не ударил её, хотя, наверное, сразу же пожалел об этом, помешал ребёнок, сонно прильнувший к его широкой груди. Но глянул зато таким понятным взглядом, что Ирида осеклась, поджала губы.
– Дважды я никогда не предлагаю... А на кухне прислуге всегда будут рады...
Ирида опустилась на пол прямо там, где стояла, - привычка всех кочевников, за-стилающих полы коврами и шкурами. Задумалась, зябко обхватив себя за плечи, впиваясь пальцами в
Он как всегда требовал многое - всё, что она имела. Ребёнок - или хоть какая-то относительная свобода и воля говорить и думать, что хочешь? Разве можно тут коле-баться? Какая мать будет здесь долго думать?
Ирида вскинула голову, встретив прямой взгляд Кэйдара, - и отвела глаза. Подчи-нилась! Признала его волю! Его власть над собой!
Кэйдар усмехнулся довольно, но она не увидела его усмешку, зато услышала - и до боли закусила нижнюю губу.
Унижение! Опять он унижает тебя! Опять упивается своей властью над тобой!
Ну и пускай! Зато твой Тирон будет рядом. Ты сможешь видеть его, сможешь сама кормить его и воспитывать. Может быть, тогда он не вырастет таким же, как его отец?
* * *
Что за день сегодня? С самого утра какую рабыню ни увидишь, каждая пытается показать характер... Сперва эта лагадка Лидасова! Эта Стифоя! Сущая пигалица. Девчонка ещё совсем... А в речи вольнорождённых встревает, рабыня неразумная...
А всё потому, что Лидас вечно распускает своих рабов, позволяет им слишком многое, не наказывает за проступки. Вон, стоит только его телохранителя вспомнить. Вот они, последствия беспечной мягкости!
Думает, раз стала наложницей, так и позволять себе можно всякое? То, что ты скоро родишь ему ребёнка, ещё совсем ничего не значит.
Да, недаром говорят: каков господин, таков и его невольник. Ленивый и дерзкий раб служит беспечному и мягкому сердцем хозяину. Хороший же хозяин, умный и предусмотрительный, никогда не позволит своему рабу лишнего. Даже слова, даже взгляда дерзкого...
Вон, как виэлийка моя! Слова теперь дерзкого мне сказать не посмеет. Сразу при-смирела. Послушная, тихая, покорная... Стоило припугнуть разлукой с сыном...
Я всегда говорил: ради своих детей женщины на всё готовы! И Ирида не исключе-ние. Хоть и угрожала сначала, что убьёт его, как только он родится. Глупые речи остаются речами, не более того.
* * *
Айна ещё по звуку шагов, по удару двери угадала, что идёт Лидас. Впервые после родов пожаловал. Интересно, и что ему на этот раз надо? Они встретились глазами. Лидас смотрел серьёзным, немного отстранённым взглядом, в котором легко угады-валось принуждённое равнодушие. Айна видела, каких трудов ему стоит не замечать её осунувшееся лицо, болезненно похудевшую фигуру, маленький свёрток с малы-шом, заботливо укрытый одеялом.
– Ты одна?- спросил первым, так и оставаясь стоять у порога, будто в спальне чу-жой жены очутился и боится выглядеть бестактным.
Айна сидела на ложе, подобрав ноги, упираясь вытянутой рукой в подушку, внизу, как раз под рукой, сонно сопел младенец. Усмехнулась, даже не изменив позы.
– А кого ты рассчитывал здесь увидеть? Очередного любовника?
– Мне сказали, что Стифоя у тебя,- Лидас будто и не заметил насмешки.
– Она ушла к себе. Буквально только что... Она устаёт, когда подолгу на ногах... У неё срок в конце января... шесть недель осталось ходить...- Айна говорила коротки-ми отрывистыми фразами, говорила неохотно и без всякого дружелюбия. И сама себе удивлялась: зачем она ему всё это рассказывает? Будто напрашивается на прощение! Будто ждёт, что и он будет так же многословен.