Рикошет сна
Шрифт:
— Привет! Я — Табаско, — улыбнулась крестьянка, собиравшая апельсины в мешок у самого подножья холма.
— А я Брокколи! — помахала рукой другая, забравшаяся с мешком чуть выше по склону. — А вон там — Инжир!
Заинтригованный Арчи жадно всматривался в лица местных жительниц. Они были в разы более телесными, чем лица тех людей, к которым он привык. Казалось, жизнь сконденсировалась в них с густотой двойного бульона. Казалось, их тела плотней и весомей статуй, а каждое слово несет в себе мудрость целого талмуда. Если бы Арчи был чуть повзрослее и уже ознакомился с искусствоведческой
— Я — Лемонграсс! Я — Ежевика! Я — Ландыши! — имена крестьянок никак не соотносились с той растительностью, что они собирали, пололи или обрабатывали. И, похоже, работа была для них не трудом, а чем-то вроде праздничного ритуала: все были одеты в богато расшитые юбки, чересчур тяжелые и многослойные для влажного тропического климата, а на шеях красовались громоздкие ожерелья из плодов, цветов и бусин размером с клубок.
Веселый и любознательный, Арчи неожиданно догарцевал до террасы, где за растительностью скрывался роскошный дом. Его стеклянные раздвижные двери были точной копией тех, что отделяли номер Арчи от балкона. Хозяин, богатый и самоуверенный человек в сером костюме, протянул мальчику кокос с воткнутой в него трубочкой и пригласил пройти в дом посмотреть мюзикл. Юный гость не заставил себя упрашивать.
Мюзикл, как выяснилось, был иммерсивным. Во всех комнатах дома неистово танцевали, горланили песни и угощались фуршетными блюдами, в изобилии разложенными по столам и подоконникам. Та Сторона умеет и любит приманивать угощениями — ведь еда позволяет ударить сразу по четырем чувствительным струнам неопытного сновидца: зрению, вкусу, обонянию и осязанию. Ну а слух пусть ублажит мюзикл…
Арчи удивлялся, почему никто никого не толкал в сутолоке, от пируэтов посуда не летела со столов, а от рокота барабанов не закладывало в ушах. Восхищение постепенно переросло в настороженность, а настороженность — в неприкрытый испуг. Заметив это, хозяин уселся на бескрайний мягчайший диван и подхватил Арчи на колени. Указывая пальцем то на одного, то на другого актера, он взялся растолковывать юному гостю сюжет спектакля и пояснять смысл незнакомых слов и образов.
Но малыш-карнавалет не слушал его. Хотелось назад, хотелось бежать — если не домой, то хотя бы в гостиницу. Отмотать время в прошлое, сделать вторую попытку выйти из номера — и уже не поддаваться на заманивания Брокколи и Лемонграсс, а идти своей дорогой, мимо, не к гвалту чужого карнавала…
Стеклянные двери дома плотно сомкнулись. На уровне пола снаружи плескалась вода. Под светло-бирюзовыми волнами проступали очертания затопленного причала — а холм с растительностью пропал, не оставив по себе ни следа.
Все сплошь до самого горизонта было синим — и Арчи не мог с уверенностью указать, где вода переходила в небо, и были ли белые клубы там вдали пеной или облаками. Мальчик прижимался к стеклянным дверям, с обреченным спокойствием понимания, что ему не удалось укрыться от воды. Мюзикл за его спиной все так же грохотал и бесчинствовал.
— Если ты готов к сотрудничеству,
Арчи отточенно кивает — как маленький граф, получив выговор от наставника за недостаточное прилежание к чистописанию. Он прекрасно понимает, что никакое завершение лечения ему не нужно — и что это на самом деле испытательный срок. Провалив который, он окажется в таком кошмаре, который ему еще никогда не снился.
Глава 11. Тьма, которую не пронзит свет
— Странно, даже телефон не пришлось доставать, — бормочет Тильда, укладывая крафт-пакет с принадлежащим Арчи гаджетом обратно в сейф. — Покладистый он какой-то сегодня…
Вильгельм блещет улыбкой. Нет никакой доблести в том, чтоб перепугать подростка — но ментор поставил перед собой задачу, успешно выполнил ее и теперь считает, что заслужил право порадоваться успехом без оглядки на моральные нюансы.
Вечером перед совместным выходом на Ту Сторону Арчи перевоплощается в себя такого, каким он был там незадолго до переезда в Ритрит. Он нервничает, часто моргает, его волосы лохматятся, а скулы заострились. Под ногтями проступили полоски грязи, чистая и свежая одежда сама по себе помялась и запахла пылью.
Нацеливаться сразу на его бывшее жилье мы не стали — это было бы слишком травматично для мальчика. Мы выбрали один из домов на окраине, возле которого стоял джип — небольшой дамский паркетник, за которым по песку вились подозрительно свежие следы. Это показалось мне подозрительным — ведь Кикко, если память не изменяет, утверждал, что поселок полностью необитаем.
Арчи тоже напрягается:
— Я не знаю, кто здесь жил раньше. В этом доме я точно не был, потому что здесь нет детей.
— Откуда ты знаешь? — не поняла я.
— В саду ведь нет ни качелей, ни горок, ни бассейна, — пожимает плечами мой спутник. Хоть он и моложе меня, но и наблюдательней — чему наверняка способствует уравновешенность, привитая грамотно-аристократическим воспитанием. — И по размерам дом совсем небольшой. Вряд ли там найдется место для просторной детской комнаты.
В окне прихожей мелькает чей-то силуэт. Арчи отпрыгивает, чтоб спрятаться за угол сарая. Шепчет мне оттуда:
— Боюсь, что меня узнают!
Я не возражаю — даже если он боится на самом деле не этого, а того, что его самого узнают. Грабабайт первым бежит к дому, уверенный, что котам рады везде и всегда.
Так оно и есть. Дверь открывается, и навстречу Байту садится на корточки грузноватая дама средних лет:
— Котик! Как давно я не видела котиков!
— Грабабайт! А ну вернись! — с притворной строгостью кричу я, чтоб вызвать даму на разговор. — Извините, пожалуйста, он иногда бывает таким непослушным!
— Здравствуйте! — дама встает и приглашает меня в дом. — Заходите, заходите, не оставайтесь надолго на улице. Свежий воздух в больших количествах вреден для здоровья.