Рим или смерть
Шрифт:
Впрочем, эти мысли приходили Сакки лишь изредка, в недолгие часы передышек. Сейчас же он думал об одном - как вернуть бастионы.
Безлунной ночью сорок берсальеров и рота римских легионеров под командой Сакки пошли на штурм. Увы, Манара не ошибся - из разведки боем многие не вернулись, остальные отступили к воротам Сан Панкрацио. Сакки ранило в руку, но он готов был снова возглавить атаку. Гарибальди, однако, стало ясно, что линия крепостных стен потеряна, и безвозвратно.
А в забывшемся тревожным сном городе набатно гудели колокола триумвират
Соскочив со взмыленного коня, еще не дойдя до ворот Сан Панкрацио, где стояли Гарибальди и Манара с группкой офицеров, Розелли обрушился на Гарибальди с упреками:
– Ваши волонтеры - не солдаты, а сущие анархисты! Хотят - воюют, хотят - устраивают себе отдых.
– Мои анархисты, господин генерал, вот уже двадцать дней подряд сражаются под стенами Рима!
– парировал Гарибальди.
– А отдыхают они только в могиле, да и то, если их удается похоронить, - добавил Манара.
Розелли метнул на него мрачный взгляд. "Этому графу-гарибальдийцу впору надевать красную рубаху", - с досадой подумал он. Однако отвечать ему не стал, главное сейчас - подчинить своей воле Гарибальди. Пагубного двоевластия он не допустит!
– Не сомневаюсь в храбрости ваших солдат, генерал, - резко сказал он.
– Но бастионы второй и центральный потеряли ваши волонтеры, они должны их вернуть.
– Он вынул часы.
– Через час начнете атаку.
– Не начну, господин генерал. Ведь оттуда, - Гарибальди показал рукой на два захваченных бастиона, - французы перестреляют нас, как на плацу.
Снова, как и под Веллетри, сошлись лицом к лицу эти два человека, и на этот раз Розелли отступил перед твердостью Гарибальди. Подавив гнев, сказал:
– Я доложу о вашем отказе Мадзини. И попрошу принять все необходимые меры.
– Непременно доложите, - подхватил Гарибальди.
Круто повернувшись, Розелли зашагал прочь, сел на коня и помчался в город.
Мадзини с нетерпением ждал его возвращения.
Выслушав доклад Розелли, он решил тут же обсудить все с Гарибальди. В квартале Трастевере он попал под огонь французских осадных гаубиц, а у Джаниколо - под пули французских снайперов-зуавов. Он перебегал от одного разрушенного дома к другому и, переждав, пока обстрел стихал, устремлялся дальше. Наконец он добрался до виллы Спада, куда Гарибальди перенес свой штаб. К вилле Саворелли французским артиллеристам удалось пристреляться, и она рухнула, едва не похоронив под обломками Гарибальди и всех штабных офицеров.
Гарибальди и Манара встретили Мадзини у ворот и повели через парк на виллу. Совсем рядом, на центральной аллее разорвалось ядро, сбив голову мраморной статуи.
– Так они превратят в развалины весь город, - сказал Мадзини, отряхивая запорошенную пылью шинель.
– Поймите, Гарибальди, мы не можем только обороняться! Почему вы не выполнили приказ Розелли?
– Не хочу без толку потерять половину своих волонтеров. Их и без того полегло немало. А других
Обстрел усилился. Французы ввели в действие тяжелые осадные орудия.
– Подождите меня здесь, - сказал он Мадзини.
– Я только поднимусь к Лавирону. Прикажу огонь всех наших батарей перенести на захваченные бреши.
Мадзини, глядя, как Гарибальди быстро и ловко поднимается в гору по крутой тропе, с горечью сказал Манаре:
– Не знаю, удастся ли отбить бастионы, но убедить Гарибальди мне не удалось. Может, вы попытаетесь, Лучано?
Манара отрицательно покачал головой:
– Если Гарибальди принял решение, его не переубедит сам господь бог. Да и как начинать атаку, не получив подкреплений!..
– Тогда все потеряно!
– воскликнул Мадзини. Глаза его лихорадочно блестели.
– Нам остается лишь сражаться и погибнуть на баррикадах!
За время осады Рима Лучано Манара, прежде убежденный монархист, успел оценить и полюбить республиканца Джузеппе Мадзини. Полюбить за светлый ум, доброту и стойкость.
– Положение очень тяжелое, но, по-моему, не безнадежное, - ответил наконец Манара.
– За одну ночь мы сумели создать вторую линию обороны. И новых атак французы не начинали. Тем временем...
– И не начнут, - прервал его Мадзини, - предпочтут сначала разрушить Рим до основания. Помешать этому может только контратака. Сегодня, немедленно. Для нас без нападения нет защиты.
– Я вовсе не отказываюсь атаковать врага.
– Они обернулись. К ним подходил Гарибальди, вернувшийся с горы Сан Пьетро.
– Придайте мне два пехотных полка, - продолжал он, - и хотя бы двести кавалеристов, и я завтра ночью ударю французам в тыл. Обещаю хорошенько их потрепать.
Мадзини вскочил с камня, на котором сидел.
– Тогда готовьтесь к атаке, - радостно воскликнул он.
– Вы получите тысячу пехотинцев и два эскадрона кавалерии!
Ночная вылазка так и не состоялась. Вместо кавалеристов Розелли прислал со штабным офицером сухую записку:
"Гарибальди, среди поросших кустарником холмов и в густых виноградниках кавалеристы станут легкой добычей снайперов. Это уж наверняка будет бессмысленным побоищем. Что же до двух линейных полков, то полагаю более разумным направить их на защиту Трастевере. В дальнейшем, если удастся создать сильный ударный отряд, нанесение ответного удара, возможно, и станет реальным. Намеченная вами на ночь атака таким образом отменяется. Ждите дальнейших приказов.
С уважением
главнокомандующий войсками Римской республики
дивизионный генерал Пьетро Розелли.
Рим, 27 июня 1849 года".
Гарибальди в бешенстве разорвал письмо на мелкие куски.
– Да он что, издевается надо мной?! Вместо подкреплений присылает свою идиотскую писульку. Что ж нам теперь, умирать здесь, под ядрами? Нет уж, благодарю покорно!
– он бросил быстрый взгляд на Манару.
– Соберите и постройте легион. Возвращаемся в Трастевере. Будем там сражаться на баррикадах.