Рим, папы и призраки
Шрифт:
Последняя из трех записок, посланных папой Юлием II Флорентийской Синьории в 1506 году
— И когда, — сказал капитан швейцарцев, Нума Дроз, пока они ехали вперед, — турки захватили Отранто в августе 1480 года, они замучили и убили половину из двадцати двух тысяч душ, обитавших с стенах города, и поработили всех остальных. Действительно были интересные груды тел: не из тех, что обычно видишь на поле боя. А потом, чтобы неверные истинно ужаснулись, публично распилили архиепископа и губернатора.
— И каково
— Меня так проняло! Я отрекся прямо на месте, принял их вероисповедание перед главным тюрбаном и был взят в войско.
— В самом деле? — сухо заметил Солово. — Тем не менее вы кажетесь персоной чересчур молодой, чтобы лично присутствовать при столь давнем событии.
— Тогда я впервые оставил кантон Ури, господин адмирал. Я был едва ли не подростком. Закончил я командиром артиллерии и начальником янычар в приграничной македонской крепости. Неплохое было время. Мусульманская вера тоже… интересная… но все-таки не настоящая, — добавил швейцарец отчасти искренне, отчасти оттого, что вспомнил, на кого теперь работает. Поэтому я дезертировал и полностью вернулся к Христу в Равенне…
— И во сколько это вам обошлось? — поинтересовался адмирал просто для справки, учитывая собственный опыт.
Нума Дроз казался потрясенным.
— Моей ценой, адмирал, были долгие часы, проведенные на коленях… и трудное покаяние. Деньги невесомы, это просто металл там, где речь идет о душе. Вопреки тому, что вы можете подумать, я истинный сын Церкви, хотя мне и случалось заблуждаться.
Солово постарался оставить свои сомнения при себе — следовало быть осторожным. Все обитавшие за пределами родных краев швейцарцы были опытными убийцами, по этой причине и экспортировались. Они вдвоем направлялись по флорентийской дороге, и Нума Дроз мог в любой момент поддаться присущей его народу кровожадности. Солово незаметно прикоснулся к стилету, упрятанному в седле.
— Потом я поступил к Фердинанду I Неаполитанскому, — продолжал Дроз, легкая неловкость явно была уже забыта. — Вот интересный был человек. Держал целую галерею из чучел своих мертвых врагов, все в парадной одежде, и время от времени прогуливался среди них, раздумывая о краткости и превратностях жизни. Один раз, когда я был у него в особом фаворе, мне позволили посмотреть.
— Я тоже был там, — сказал адмирал. — Герцог де Прац-Ридольфи из Романьи выглядел даже лучше, чем в жизни. — Я сделал соответствующий комплимент Фердинанду, и он по-настоящему улыбнулся.
— Ридольфи? — переспросил Дроз. — Это такой тощий, нос крючком, в желтом камзоле?
— Да-да, с украшенным самоцветами кинжалом в левой руке, — подтвердил Солово.
— О… сколько же у нас общего, адмирал.
— И еще мы служим его апостольскому святейшеству, — добавил Солово, с чувством униженного достоинства признавая даже две общие точки между собой и этим варваром.
— О да, адмирал, вы правы. Какие были счастливые дни! Но скажу вам: как только я узнал, что
— Другого и я сказать не могу, — хрустко промолвил Солово.
— Для наемников он был повсюду отцом родным. Меня сразу же поставили на довольствие; на полную плату с первого дня — убиваешь ты или нет, а ведь это не везде так. О, поглядите, там в канаве удавленник.
— Именно.
— Юлий даже заставил этого Михель-ангела придумать мундиры для наших швейцарских ребят. Вам нравится?
— Нет.
— И мне тоже. Но, по-моему, люди привыкнут. Только не сомневайтесь, до тех пор я набью карман поплотнее — заработаю или украду — и вернусь в Ури к жене.
Адмирал Солово изучал небо в поисках утешения и, не обнаружив такового, нажал:
— Вы далеко от дома, мастер швейцарец. Что будете делать, если жена не дождется вас?
Нума Дроз пожал плечами и тронул конское ухо.
— Тогда я убью ее и снова женюсь. У нее сестрица — сочная бабенка, если подумать об этом. Так или иначе, а жена в моей хижине будет.
Далеко на дороге перед собой вечно не знавший покоя глаз адмирала Солово обнаружил одинокого всадника. Нума Дроз заметил его практически одновременно, и все мысли о доме разом оказались забыты.
— Дротик, скачет галопом, один, — выпалил Дроз. — Стоим.
Оба мужчины, выкованные в разном, но одинаково жарком пламени, с виду как будто не готовились к встрече, однако необходимые приготовления тем не менее были сделаны. Большая часть встреч на дорогах выглядела довольно невинно, но исправить ошибку возможности не представлялось.
— Адмирал Солово? — осведомился верховой, подъезжая поближе (тем не менее из вежливости оставаясь достаточно далеко).
Солово ответил невозмутимой улыбкой.
— Возможно.
Всадник не думал обижаться, он был знаком с современным этикетом.
— Перед вами Питер Ансельм, — проговорил он, кланяясь, насколько позволяли латы. — Или же Пьетро Ансельми, кондотьер на службе Флоренции, посланный, чтобы приветствовать и поторопить вас.
Адмирал вопросительно поднял бровь, ничего не подтверждая, но все же обнаруживая некий незначительный интерес к подобной идентификации его личности.
— Дело Микеланджело всем докучает, и Синьория видит причины для спешки, — пояснил Ансельми.
Солово не одобрял качеств, подобных скорости, учитывая их близкое родство с непростительной беспечностью.
— Каковы же новости, кондотьер? — спросил он любезным тоном.
— Все хорошо! — ответил тот. — Может быть, начнется война.
Из Синьории прислали за мной и сказали: «Мы не хотим воевать из-за вас с папой Юлием. Вы должны возвратиться, и в этом случае мы снабдим вас грамотами такой важности, что, если он причинит вам зло, он причинит его Синьории». Естественно, я взял грамоты и вернулся к папе.