Рим рукоплещет!
Шрифт:
Он настолько сразу хорошо стал осаживать, что я сел на него и продолжал приучать его к осаживанию под всадником.
Прошел шагом, сделал стойку, зафиксировал ее, расслабил шенкеля, но не убрал их с боков лошади, чтобы она во время осаживания не торопилась и не уходила в стороны. Выдержкой поводьев заставил Тевтона осадить. Когда он осадил на два-три шага, я его приласкал. Но когда он решил самостоятельно, раньше моего требования, осадить, то я его наказал. И в последующем все время держал шенкеля наготове, чтобы помешать его своеволию.
Штемпель заупрямился. Он не уступал при работе в руках, сопротивлялся. Пришлось взять руками за трензельные
– Понял, в чем дело, - рассмеялся Николай.
– А Тевтон все же умнее.
– Он не удержался, чтобы не похвалить своего "крестника".
– Учти, Сергей, если лошадь при осаживании сопротивляется поводу или резко осаживает, как бы убегает от повода, упражнение считается выполненным неправильно. Она должна мягко уступать действию повода, голову держать вертикально, не вытягивая ее вперед, и не уходить за повод. Ноги переставлять энергично, а не тащить их по земле волоком.
Перед тем как приступить к отработке у моих питомцев полу пируэтов на шагу, я подолгу и очень внимательно смотрел, как исполняют это упражнение Второв и Тихонов. Упражнение очень красивое. И Второв и Тихонов выполняли его с ходу, без остановки лошади. Лошади работали спокойно, не сходя с места, в то же время обеими ногами отбивали такт шага на месте. Мне больше нравилось, как ехал Второв. Он шел на лошади собранным шагом, делая полупируэт направо-правым поводом делал постановление направо, правый шенкель выдерживал около бока лошади. Левым шенкелем заставлял лошадь корпусом пойти направо и ограничивал ее от отбрасывания зада влево, правым поводом заставлял лошадь идти направо, левым удерживал лошадь от резкого поворота и излишнего сгибания вправо, а также предупреждал лошадь от сваливания затылка влево. Все это он проделывал одновременно и в полном взаимодействии.
Но сколько можно было смотреть? Надо начинать и самому.
Прежде чем приступить к выполнению полупируэта, я подготовил лошадей у стенки манежа: шел на лошади собранным шагом, несколько сократил шаг, левый шенкель выдержал около левого бока, а поводьями и правым шенкелем заставил лошадь сделать поворот налево-назад и пойти прямо. Против своего обыкновения Тевтон сразу это упражнение не выполнил. Пришлось приучать его не с ходу, а с остановки, выполняя упражнение по частям; заставил его отойти от стенки один-два шага, погладил и сделал еще два шага. Так повторял налево и направо. Когда он понял, чего я от него требую, я уже стал заставлять его выполнять все упражнение, и не только с остановки, но и с ходу.
Тевтон при повороте стоял на месте, и его осевая нога не отбивала такта шага. Тронул его правым шенкелем - не помогло, тронул шпорой - это заставило его оторвать ногу от земли, а не стоять на месте.
Штемпелю, по-видимому, так понравилось это упражнение, что он старался, еще не подойдя к точке, у которой нужно выполнить полупируэт, сделать его самостоятельно, без моего требования. За такую активность я его не наказывал, но и
Второв и Тихонов подошли ко мне и удивленно стали переговариваться между собой. Как видно, поразились, что Штемпель так быстро усвоил это сложное упражнение. Мне очень хотелось услышать, что они говорят. Я, не прекращая упражнения, стал прислушиваться. И вдруг Штемпель, делая поворот направо, ушел задними ногами с места в наружную сторону. Оскандалился!
– Филатов!
– обратился ко мне Второв.
– Ошибка-то твоя, а не Штемпеля. Ты резко принял его поводьями на себя и недостаточно выдержал наружный шенкель, в то время как внутренний шенкель, наоборот, держал очень туго. Вот и получилось у тебя обратное тому, что должно было бы быть при повороте направо.
Я был смущен. Прекрасно понял, отчего допустил такую ошибку. Мое внимание было поглощено тем, что говорят товарищи, а не лошадью. Этот маленький эпизод послужил хорошим уроком. И я никогда больше, выполняя упражнения, во время тренировки или во время выступления, не отвлекался чем-то посторонним. Все мое внимание сосредотачивалось только на лошади и на своих действиях шенкелями и поводьями.
Лида уже не упрекала меня, что мало уделяю внимания семье. Она поняла: пока я не достигну поставленной перед собой цели, до тех пор не успокоюсь. Она часто приходила в манеж вместе с Валеркой и терпеливо смотрела на наши занятия.
– Сережа, а ты успеешь подготовить лошадей к соревнованиям?
– как-то спросила она меня.
– Успею! Мне остались только упражнения на галопе.
– А ты не можешь взять отпуск, чтобы работать не по утрам и вечерам, а нормально, днем?
– Нет, Лидуша, - ответил я, - ни о каком отпуске сейчас не может быть и речи. Занятия с курсантами в полном разгаре, и ради своих лошадей я срывать их не могу.
– Ну, а сорвать один раз занятия, чтобы пойти со мной в театр ты можешь?
– Конечно, - рассмеялся я.
– Мне и самому давно хочется пойти в театр. Один вечер пропущу - ничего страшного. Это в начале работы не стоит пропускать занятий, а сейчас лошади у меня уже так отработаны, что вечерок отдохнуть и им полезно.
Лида обрадовалась, и вечером, поручив Валерку заботам соседки, мы отправились с ней на спектакль. В Кирсанове гастролировал областной театр. В этот день играли "Машеньку" Афиногенова. Спектакль чудесный, да и актеры играли очень хорошо.
– А ведь ты теперь, - вдруг вспомнила Лида, когда мы шли из театра, - стихов не пишешь. Жаль! Они у тебя были очень теплыми, знаешь, такие - от души!
– Это на тебя спектакль подействовал, - сказал я вполголоса и подумал, как удивительно время меняет людей. Писал вот я стихи, любил бродить по улицам, мечтать… Только мою страсть к лошадям не изменило время.
– Я знаю, о чем ты думаешь. Наверно, опять о лошадях…
И да и нет, - рассмеялся я.
– А хорошо ведь погулять по переулкам после театра. Верно? Давай не пойдем сразу домой, а пересечем наискосок еще улицу, походим по ночному городу. Помнишь, как мы с тобой на Украине гуляли?
Поздно вернулись домой. Сладко спящего Валерку я перенес от соседки в его кроватку - он так и не проснулся.
– Лишь бы только войны не было!
– неожиданно тихо сказала Лида.
– Я так боюсь ее.