Римская история в лицах
Шрифт:
«О великая глупость страха, — пишет он, — так остерегаться того, чего боишься, что добровольно призываешь и привлекаешь это, хотя, пожалуй, и мог бы избежать! Мы слишком боимся смерти, изгнания и бедности. Это, мне кажется, для Цицерона крайнее несчастье, и, пока у него есть, у кого испросить то, чего он хочет, и есть, кем быть чтимым и восхваляемым, он не отвергает рабства, только бы оно было почетным, если только что-нибудь может быть почетным при крайнем и самом жалком позоре». (Письма... Т. 3, № 864)
Брут, мне кажется, чересчур резко осуждает Цицерона. Но, прав он или нет, надежда объединить силы
«...увлеченный вследствие своего честолюбия этим предложением... советовал уважать желание оскорбленного человека, располагающего большой еще армией. Он, Цицерон, скорее согласился бы на то, чтобы Цезарь стал консулом ранее узаконенного возраста (43 года. — Л.О.) в городе, чем, чтобы он питал вражду, обладая вооруженной силой. А чтобы Цезарь не совершил чего-либо во вред сенату, Цицерон предлагал избрать одновременно с Цезарем, ввиду его молодости, какого-нибудь рассудительного человека из числа старших по возрасту, который был бы твердым руководителем». (Аппиан. Гражданские войны. III, 82)
Так ли это было или нет, но сенат категорически отверг домогательства Октавиана. Цицерон предвидит, что, оскорбленный вторично, юный Цезарь может выступить с оружием против сената. Поэтому, несмотря на отповедь Марка Брута, он в начале июня заклинает его прибыть с войском в Италию. Разумеется, вопрос о примирении с Октавианом уже не стоит и, если верить письму, Цицерон разделяет с сенатом возмущение претензиями Цезаря, которые он приписывает его окружению (быть может, сговор с Октавианом Аппиан приписал ему напрасно?)
«Цезарю, — пишет Цицерон, — который до того времени руководился моими советами... некоторые при помощи бесчестнейших писем и лживых посредников и вестей внушили определенную надежду на консульство. Как только я почувствовал это, я не переставал ни давать ему советы в письмах, ни обвинять его присутствующих близких, которые, казалось, поддерживали его вожделение, и не поколебался раскрыть в сенате источники преступнейших замыслов... если советы бессовестных будут сильнее, нежели мои, и неразумение возраста не сможет выдержать тяжести событий, то вся надежда на тебя. Поэтому лети сюда, заклинаю, и то государство, которое ты освободил свой доблестью и величием духа более, нежели благодаря исходу событий, освободи благодаря развязке: ведь к тебе все сбегутся отовсюду.
Посоветуй это же Кассию посредством писем: надежда на свободу только в главных ставках ваших лагерей...» (Письма... Т. 3, № 896)
Разгар лета. Децим Брут все-таки перевалил через Альпы, к нему там присоединились еще четыре верных сенату легиона. Однако силы Антония тоже растут, так что без поддержки Октавиана положение Децима будет очень скверным. Теперь же, после отказа в консульстве, на эту поддержку рассчитывать не приходится.
«Государство находится в величайшей опасности, Брут, и мы, победители, снова вынуждены сражаться. Это произошло вследствие преступления и безумия Марка Лепида... Поэтому в настоящее время наша величайшая надежда на тебя и твое войско: как из высших государственных соображений, так и для своей славы и достоинства чрезвычайно важно, чтобы ты, как я написал ранее, возможно скорее прибыл в Италию». (Письма... Т. 3, № 908)
Но время уже упущено. Недооценили сенаторы и Цицерон «мальчика»! В конце лета он собирает своих ветеранов и обращается к ним с такой речью (в пересказе Аппиана):
«...вы слышали, как поступили помпеянцы в Риме с теми лицами, которые получили от Цезаря какие-либо дары. В чем гарантия для вас в отношении тех земельных наделов и денег, которые вы от него получили? В чем гарантии для меня и моей безопасности до тех пор, пока в сенате господствуют родственники убийц? Я охотно приму всякий конец, какой бы меня ни ожидал, и пострадаю, мстя за отца. Я беспокоюсь о вас, а вас много, вы выделяетесь своими доблестями и вы подвергаете себя опасностям из-за меня и моего отца. Вы знаете, конечно, что мне чуждо честолюбие, после того как я отказался от предложенной вами претуры с инсигниция-ми (знаками власти. — Л.О.). Теперь же я вижу одно спасение для себя и для вас — это если я буду провозглашен вами консулом. Тогда и все дарованное вам моим отцом останется неприкосновенным, и, сверх того, у вас будут колонии, которые вам еще предстоит получить, а также все награды полностью. Подвергнув казни убийц, я избавлю вас от дальнейших войн».
«После этой речи, — пишет Аппиан, — войско дружно приветствовало Цезаря криками и тотчас отправило центурионов с требованием консульской власти для Цезаря». (Аппиан. Гражданские войны. III, 87, 88)
Но сенаторы с высокомерным негодованием выпроваживают центурионов.
«Войско, узнав об этом, — продолжает Аппиан, — пришло в еще большее раздражение и потребовало, чтобы их вели немедленно к Риму: они сами выберут Цезаря в консулы на чрезвычайном заседании комиции, как сына Юлия Цезаря. При этом войско беспрерывно прославляло старшего Цезаря. Видя, что они охвачены таким энтузиазмом, Цезарь тотчас же после сходки повел в Рим восемь легионов, прекрасную конницу и все остальные части, которые находились при легионах...» (Там же)
В Риме паника. Жалкий порыв оказать сопротивление (только что прибыли два легиона, вызванные из Африки) быстро спадает. Народ приветствует Октавиана, знатные граждане спешат к нему навстречу, чтобы выразить свою преданность, африканские легионы переходят на его сторону Без боя, оставив войско за стенами, юный Цезарь с небольшой охраной является на форум. Мать и сестра ожидают его в храме Весты вместе с весталками. Сенат в растерянности и страхе. Цицерон через друзей Цезаря добивается встречи с ним. Старается оправдаться, напоминает о том, что он предлагал ранее сенату выдвинуть кандидатуру Октавиана в консулы. Безусый полководец с насмешкой выслушивает жалкие оправдания старика. Вскоре Цицерон уезжает в свое имение. Его политическая биография окончена.