Римская история в лицах
Шрифт:
Не решаясь сразу вернуться в Рим, он из Неаполя отправляет послание сенату. В нем излагается версия покушения и самоубийства Агриппины. Затем следует длинный перечень ее прежних проступков. Она-де хотела стать соправительницей, привести преторианские когорты к присяге на верность повелениям женщины и подвергнуть тому же позору сенат и народ. Она возражала против денежного подарка воинам и раздачи денег нуждающимся, строила козни именитым мужам и так далее. На ее совести преступления, творившиеся во времена Клавдия. Смерть ее послужит ко благу и спокойствию римского народа.
Разумеется, никто не поверил, что Агриппина послала одиночного убийцу, чтобы он с оружием пробился через охрану императора. Тем не менее, открыто соревнуясь в раболепии, римская знать принимает решение о свершении благодарственных молебствий во
Убедившись в своей безопасности, Нерон возвращается в Рим. Его встречают вышедшие навстречу сенаторы в праздничных одеяниях. На пути следования императора сооружены трибуны, с которых, как во время триумфального шествия, его приветствует народ.
«Преисполнившись вследствие этого высокомерия, — пишет Тацит, — гордый одержанною победой и всеобщей рабской угодливостью, он торжественно поднялся на Капитолий, возблагодарил богов и вслед за тем безудержно предался всем заложенным в нем страстям, которые до этой поры если не подавляло, то до известной степени сдерживало уважение к матери, каково бы оно ни было». (Там же, 14, 13)
Теперь Нерон может осуществить свою давнишнюю мечту — выступить возницей на конных состязаниях. Сенека и Бурр, чтобы дать выход опасному приливу энергии принцепса, решают поддержать его намерения, но по возможности ограничить их размах. Вне стен города сооружают специальное ристалище, где император сможет править квадригой в присутствии небольшого числа избранных зрителей. Однако вскоре он сам стал созывать туда простой народ Рима. Жадный до развлечений плебс радовался тому, что принцепсу присущи те же наклонности, что и ему самому.
Между тем жажда постыдной, по понятиям добропорядочных граждан, славы влечет Нерона на театральную сцену. Римская комедия той поры, в отличие от древнегреческих образцов, обилием грубых шуток и скабрезностей походила на балаган, порой непристойный. Актерами были рабы и вольноотпущенники. Тацит живо описывает атмосферу разнузданности, которая воцарилась в Риме в результате нового увлечения императора:
«Все еще не решаясь бесчестить себя на подмостках общедоступного театра, Нерон учредил игры, получившие название Ювеналий, и очень многие изъявили желание стать их участниками. Ни знатность, ни возраст, ни прежние высокие должности не препятствовали им подвизаться в ремесле греческого или римского лицедея, вплоть до постыдных для мужчины телодвижений и таких же песен. Упражнялись в непристойностях и женщины из почтенных семейств... Наконец, с помощью учителей пения подготовившись к выступлению и тщательно настроив кифару, последним выходит на сцену Нерон. Тут же присутствовала когорта воинов с центурионами и трибунами и сокрушенный, но выражавший одобрение Бурр. Тогда же впервые были набраны прозванные августианцами римские всадники, все молодые и статные (все императоры носили почетное наименование Август, точнее было бы называть этих клакеров неронианцами. — Л.О.). Одних влекла прирожденная наглость, других — надежда возвыситься. Дни и ночи разражались они рукоплесканиями, возглашая, что Нерон красотою и голосом подобен богам, и величая его их именами. И были эти августианцы окружены славою и почетом, словно свершили доблестные деяния». (Там же, 14, 15)
Множилось число и других новых зрелищ. На учрежденных Нероном «Великих играх» в комедиях выступали мужчины и женщины из высших сословий. В военных плясках по спартанскому обычаю соревновались юноши неримского происхождения. После представления каждому из них император вручал грамоту на римское гражданство. Была сделана попытка воспроизвести в театре легендарный полет Икара. Ее исполнитель упал близ ложа императора, забрызгав его кровью.
В 60-м году, следуя своему пристрастию к греческим образцам, император учредил состязания, названные Нерониями. Подобно олимпийским играм, они должны были происходить раз в пять лет и состоять из трех отделений — музыкального, поэтического и конного. Судей для них принцепс отбирал по жребию из числа
После убийства Агриппины многие при дворе ожидали, что Нерон немедленно разведется с Октавией и женится на Поппее. Но этого не произошло. То ли Нерону не хотелось обнаруживать прямую связь между этими двумя событиями, то ли его удерживали Сенека и Бурр. Но еще добрых два года Поппее пришлось довольствоваться положением общепризнанной и могущественной любовницы императора, но не супруги. Никаких особенных злодеяний в эти годы совершено не было. Наоборот, историки отмечают терпимость и снисходительность императора. Скорее всего, их следует приписать стремлению хоть как-то оправдаться в глазах Сенеки, которого Нерон продолжал по десятилетней привычке не только почитать, но и побаиваться.
Так, например, в начале 62-го года в сенат поступил донос на претора Антисия, который сочинил стихи в поношение принцепсу и читал их в многолюдном собрании на пиру. По этому поводу впервые при Нероне сенат восстановил в силе полузабытый закон об оскорблении величия. Только что избранный консул предложил отрешить обвиняемого от должности и предать смерти. Это предложение поспешили поддержать все сенаторы, кроме уже знакомого нам Тразеи Пета. Он в своем выступлении сначала сурово осудил Антисия и воздал великий почет Нерону, а затем заявил, что при столь выдающемся принцепсе сенаторам не следует воскрешать чрезмерно жестокие обыкновения прошлых лет. Вполне достаточно будет осудить преступника на изгнание с конфискацией имущества. Свободомыслие Тразеи сломило раболепие большинства сенаторов и они проголосовали за его предложение. Нерона на заседании не было. Исход дела наглядно демонстрирует хрупкое равновесие на краю пропасти, к которой приблизилось государство. Императору еще удается подавить в себе порыв мстительной ярости, а сенату — сохранить остатки достоинства. С этой точки зрения, имеет смысл привести здесь конец рассказа Тацита об этом инциденте:
«...консулы, не решившись окончательно оформить сенатское постановление, ограничились сообщением его Цезарю, указав, что оно принято подавляющим большинством. Колеблясь между сдержанностью и гневом, тот некоторое время помедлил с ответом и наконец написал, что Антисий, не претерпев от него никакой обиды и безо всякого повода с его стороны, нанес ему наитягчайшие оскорбления. От сената потребовали воздать за них должной мерой, и было бы справедливо, если бы он определил ему наказание сообразно значительности проступка. Впрочем, он, намеревавшийся воспрепятствовать суровости приговора, никоим образом не воспрещает умеренности. Пусть сенаторы решают, как им будет угодно. Больше того, им не возбраняется и полностью оправдать подсудимого. По оглашении этого и подобного этому, невзирая на явно выраженное Нероном неудовольствие, ни консулы не внесли изменений в составленный ими по этому делу доклад, ни Тразея не отказался от своего предложения, как не отступились от него и все давшие ему свое одобрение — большинство — черпая уверенность в своей многочисленности, а Тразея — в силу всегдашней твердости духа и чтобы не уронить себя в общем мнении». (Там же, 14, 49)
Читатель уже достаточно хорошо знаком с повадками Нерона. Можно было бы не упоминать, что наряду с сочинением стихов и музицированием редкий день во дворце обходился без разнузданного пиршества императора в компании его «друзей». Я все же упоминаю об этом, чтобы назвать самого отчаянного, самого развратного, а потому и самого близкого «дружка» Нерона. Его звали Софоний Тигеллин. Этот, по свидетельству Тацита, человек темного происхождения будет играть немалую роль в дальнейшей истории.
В том же 62-м году умер Бурр. Префектом претория Нерон назначает Тигеллина. Чтобы завуалировать неприглядную причину такого выбора, он восстанавливает прежний порядок назначения двух префектов претория и выбирает вторым префектом Фения Руфа, завоевавшем любовь римлян своим бескорыстием.