Римская история в лицах
Шрифт:
Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает (из Илиады. — Л.О.) — и с помощью своего советника по прошениям Эпафродита вонзил себе в горло меч. Он еще дышал, когда ворвался центурион и, зажав плащом его рану, сделал вид, будто хочет ему помочь. Он только и мог ответить: «Поздно!» и «Вот она, верность!» — и с этими словами испустил дух. Глаза его остановились и выкатились, на них ужасно было смотреть». (Там же, 49)
Две кормилицы и бывшая наложница Акте потом собрали и похоронили прах Нерона в усыпальнице рода Домициев, к которому принадлежал его отец. Он умер 7 июня 68-го года. Ликование охватило весь город. Впрочем, нашлись и такие люди — скорее всего, из простонародья, — которые еще долго украшали урну с прахом жестокого императора цветами.
Интерлюдия третья
Сенека
«Нравственные
В длинной череде выдающихся деятелей Римской истории Анней Сенека по праву занимает свое место рядом со знаменитыми государственными деятелями, полководцами и императорами. Биографическую канву его жизни мы проследили в предыдущей главе. Там же было отмечено, что философия (своеобразный стоицизм) Сенеки побуждала его к активному участию в политической жизни Рима. Положение советника императора в течение первых восьми лет правления Нерона открывало для этого широкие возможности. Мы не знаем, какие конкретно решения принцепса или законодательные акты сената в этот сравнительно благоприятный период времени были приняты по совету Сенеки. Но его литературное наследство, представляя нам систему взглядов и, в частности, нравственную позицию философа, позволяет судить о том, как рождались эти советы и в каком направлении Сенека пытался влиять на Нерона. Здесь не место (да я бы и не взялся) анализировать философскую позицию Сенеки. Некоторые, на мой взгляд, наиболее важные, аспекты его этики были ранее отмечены в связи с конкретными обстоятельствами и отношением к поступкам императора. Для более подробного знакомства читателю следует обратиться к специальной литературе, например, послесловию С. А. Ошерова к его переводам «Нравственных писем Луцилию» (Наука. М., 1977).
Помимо этого завершающего труда, Сенека оставил восемь трактатов. Я расскажу о них лишь вкратце, поскольку «Письма» вобрали в себя этические размышления, содержащиеся в этих трактатах. «Утешение к Гельвии» (матери философа) и «О краткости жизни» написаны в изгнании. В силу этого мысли Сенеки далеки от государственной деятельности.
Позиция автора меняется, когда по воле обстоятельств перед ним открывается возможность влияния на Нерона — сначала отрока из семьи принцепса, а затем властителя Рима. В трактате «О милосердии» Сенека рисует образ мудрого и милосердного правителя, противопоставляя его тирану а в трактате «О блаженной жизни» впервые вводит понятие осознанной разумом и пережитой чувством нравственной нормы, соответствующей нашему понятию совести. Оба трактата написаны в пору действенного влияния Сенеки на императора. После смерти Бурра и добровольного отхода от политической деятельности он пишет трактат «О спокойствии души». Деяние, направленное на благо государства, по-прежнему представляется ему истинным поприщем добродетели. Но в раскрытии понятия «деяние» отражается та реальная ситуация, в которой оказался философ. «Вот что, я полагаю, — пишет он, — должна делать добродетель и тот, кто ей привержен: если фортуна возьмет верх и пресечет возможность действовать, пусть он не тотчас бежит, повернувшись тылом и бросив оружие, в поисках укрытия, как будто есть место, куда не доберется погоня фортуны, — нет, пусть он берет на себя меньше обязанностей и с выбором отыщет нечто такое, чем может быть полезен государству. Нельзя нести военную службу? Пусть добивается общественных должностей. Приходится остаться частным лицом — пусть станет оратором. Принудили к молчанию — пусть безмолвным присутствием помогает гражданам. Опасно даже выйти на форум — пусть по домам, на зрелищах, на пирах будет добрым товарищем, верным другом, воздержанным сотрапезником. Лишившись обязанностей гражданина, пусть выполняет обязанности человека!»
Оказавшись уже в глубокой изоляции от общественной жизни, Сенека пишет трактат «О досуге», где отстаивает право мудреца на досуг, необходимый для созерцания всего сущего и выработки законов существования не одного государства, а всего рода человеческого. Он пишет: «Два государства объемлем мы душою: одно поистине общее, вмещающее богов и людей, где мы не глядим на тот или на этот угол, но ходом солнца измеряем пределы нашей гражданской общины, и другое, к которому мы приписаны рождением... Этому большому государству мы можем служить и на досуге — впрочем, не знаю, не лучше ли на досуге».
Это служение во время вынужденного досуга (а он уже связан с угрожающей жизни опалой) выражается в написании еще двух больших трактатов: естественно-научного — «Изыскания о природе» и на этическую тему — «О благодеяниях». В акте добровольного благодеяния Сенека теперь видит единственную надежную основу взаимоотношений между людьми. Для человека всякое благодеяние есть добродетельный поступок, награда за который — в нем самом. Даже если за благодеяние не платят благодарностью.
«Он неблагодарен? — вопрошает философ. — Но мне он этим не нанес обиды. Ведь это я, давая, получил
Благодарность за благодеяние является нравственным долгом человека перед самим собой. Пусть мудрецу неважно, найдет ли он ее, но она благодетельна для самого благодарящего. Благодеяние и благодарность образуют самую прекрасную связь между людьми.
«Нравственные письма к Луцилию» — книга итогов, написанная в конце жизни, Ее адресат Луцилий — лицо реальное. Из бедняков он выбился во всадники, был прокуратором Сицилии, писал стихи, увлекался философией. В свободной форме писем к другу-ученику придерживаясь разговорной интонации, Сенека не поучает, а как бы размышляет по поводу различных конкретных жизненных происшествий. Но в ходе этих размышлений представляет итог всех своих поисков и раздумий нравственного характера. Книга содержит 124 пространных письма, занимающих 323 страницы убористого текста. Бесполезно ее пересказывать. Только для того, чтобы дать читателю некоторое представление о книге и, быть может, побудить его обратиться к оригиналу (в русском переводе), я отобрал двадцать пять небольших фрагментов из писем. Представлены, разумеется, далеко не все темы, затронутые в книге, а лишь те, какие мне казались наиболее важными. Фрагменты тематически объединены в пять групп, именованных условно.
О бедности и богатстве
Из письма № 2:
«...Беден не тот, у кого мало что есть, а тот, кто хочет иметь больше. Разве ему важно, сколько у него в ларях и в закромах, сколько он пасет и сколько получает на сотню, если он зарится на чужое и считает не приобретенное, а то, что надобно еще приобрести».
Из письма № 4:
«...узнай, что приглянулось мне сегодня (и это сорвано в чужих садах): «Бедность, сообразная закону природы, — большое богатство». Знаешь ли ты, какие границы ставит нам этот закон природы? Не терпеть ни жажды, ни голода, ни холода. А чтобы прогнать голод и жажду, тебе нет нужды обивать надменные пороги, терпеть хмурую спесь или оскорбительную приветливость, нет нужды пытать счастья в море или идти вслед за войском. То, чего требует природа, доступно и достижимо, потеем мы лишь ради избытка. Ради него изнашиваем мы тогу, ради него старимся в палатках лагеря, ради него заносит нас на чужие берега. А то, чего с нас довольно, у нас под рукой. Кому и в бедности хорошо, тот богат. Будь здоров».
Из письма № 123. (Это то самое письмо, начало которого я уже цитировал. Там Сенека рассказывает, как приехал в свою усадьбу, а для него даже хлеба не нашлось...):
«...Ведь только не имея некоторых вещей, мы узнаем, что многие из них нам и не нужны. Мы пользовались ими не по необходимости, а потому, что они у нас были.
А как много вещей мы приобретаем потому только, что другие их приобретают, что они есть у большинства. Одна из причин наших бед — та, что мы живем по чужому примеру и что не разум держит нас в порядке, а привычка сбивает с пути. Чему мы и не захотели бы подражать, если бы так делали немногие, за тем идем следом, стоит всем за это приняться...»
О мудрости и добродетели
Из письма № 8:
«...то, к чему я тебя склоняю — скрыться и запереть двери — я сам сделал, чтобы многим принести пользу. Ни одного дня я не теряю в праздности, даже часть ночи отдаю занятиям. Я не иду спать, освободившись: нет, сон одолевает меня, а я сижу, уставившись в свою работу усталыми от бодрствования, слипающимися глазами. Я удалился не только от людей, но и от дел, прежде всего — моих собственных, и занялся делами потомков. Для них я записываю то, что может помочь им. Как составляют целительные лекарства, так я заношу на листы спасительные наставления, в целительности которых я убедился на собственных ранах: хотя мои язвы не закрылись совсем, но расползаться вширь перестали. Я указываю другим тот правильный путь, который сам нашел так поздно, устав от блужданий. Я кричу «Избегайте всего, что любит толпа, что подбросил вам случай!..
Угождайте же телу лишь настолько, насколько нужно для поддержания его крепости, и такой образ жизни считайте единственно здоровым и целебным. Держите тело в строгости, чтобы оно не перестало повиноваться душе: пусть пища лишь утоляет голод, питье — жажду, пусть одежда защищает тело от голода, а жилище — от всего ему грозящего. А возведено ли жилище из дерна или из пестрого заморского камня, разницы нет: знайте, под соломенной крышей человеку не хуже, чем под золотой. Презирайте все, что ненужный труд создает ради украшения или напоказ. Помните: ничто, кроме души, недостойно восхищения, а для великой души все меньше нее».