Римская история в лицах
Шрифт:
«Полную власть над ним имели три человека — они жили вместе с ним на Палатине, никогда его не покидали и народ называл их его дядьками. Это были Тит Виний, его испанский легат, безудержно алчный, Корнелий Лакон, из судебного заседателя ставший начальником преторианцев, нестерпимо тупой и спесивый, вольноотпущенник Икел, только что награжденный золотым кольцом (то есть возведенный в ранг всадника. — Л.О.)... Этим-то негодяям, с их различными пороками, он доверял и позволял помыкать собою...» (Светоний. Гальба, 14)
И далее продолжает:
«Всем этим он вызвал почти поголовное недовольство во всех сословиях. Но едва ли не более всех ненавидели его солдаты. Дело в том, что начальники обещали им небывалые подарки, если они присягнут ему заочно, а он не только не выполнял их
Стоит отметить, что в городе в это время, кроме преторианцев, находилось множество солдат регулярных легионов, которые Нерон успел вызвать, намереваясь отправиться в Галлию для подавления восстания Виндекса. Солдаты глухо роптали, но еще не отваживались на открытые выступления и надеялись получить хотя бы часть обещанных наград.
В этот-то момент и послышались первые далекие раскаты грозы, которой предстояло бушевать над всей Италией. Германские легионы Вергиния Руфа были особенно возмущены тем, что за тяжелую победу над Виндексом не получили никаких наград (ведь Гальба был союзником Виндекса). Своего нового командующего Флакка — немощного и несведущего в военных делах подагрика — они не признавали. 1 января нового года, согласно обычаю, легионы должны были присягать на верность императору. Флакк собрал воинов, но вместо присяги они сбросили на землю изображение Гальбы и, заявив, что будут верны сенату и народу, разошлись. В Рим к преторианцам отправили послов с вестью, что Гальба им не по нраву — пусть выберут правителя, который бы устраивал все войска.
Когда сведения об этом дошли до Гальбы, он решил, не медля долее, назначить себе преемника, который бы пока делил с ним верховную власть, а затем принял ее на себя целиком. Ввиду преклонного возраста императора вопрос о преемнике стоял с самого начала его правления. Виний, Лакон и Икел непрестанно ссорились между собой из-за кандидатуры в наследники верховной власти. Ввиду низкого происхождения ни один из троих не мог рассчитывать на то, что верный древним традициям Гальба назначит преемником его, и потому проталкивал своего кандидата.
Тит Виний предлагал Отона, который обещал жениться на его дочери. Того, самого Отона — гуляку, развратника и участника всех буйных похождений Нерона, у которого друг-император отнял жену, а самого услал наместником в испанскую провинцию Лузитанию. Ввиду той роли, которую ему предстоит сыграть в ближайшее время, нам следует присмотреться к нему внимательнее. А для этого вернуться немного назад. Похоже, что Отону не повезло во взаимоотношениях с Историей. Дурная слава, вполне заслуженная им в молодые годы, всеми тремя историками, на чьи свидетельства я опираюсь, была перенесена в описываемое сейчас время. Между тем с момента высылки Отона из Рима прошло десять лет. Те же историки в один голос утверждают, что «Отон управлял провинцией хорошо» (Тацит), «с редким благоразумием и умеренностью» (Светоний), «правителем был мягким и с подчиненными народами жил в согласии» (Плутарх). Никаких намеков на притеснения или вымогательства, столь обычные для римских наместников! С обликом мота и кутилы это не очень вяжется. Быть может, его отрезвила горечь разлуки с женой, которую он очень любил? Или годы взяли свое? Кстати, сама история с Поппеей, как уже упоминалось, названными историками излагается по-разному. Отметим еще, что, отобрав жену у Отона, Нерон не расправился с ним, что было бы вполне нормально для того периода его правления, а ограничился высылкой соперника. Плутарх свидетельствует, что своим спасением Отон был обязан заступничеству Сенеки. Это обстоятельство также говорит в пользу Отона.
Уточнив предшествующие этапы биографии Отона, обратимся к его действиям в окружении Гальбы. Они были с самого начала направлены к тому, чтобы занять место будущего преемника императора. Отон понимал, что в силу знатности рода он среди испанских приближенных Гальбы будет вне конкуренции. Надо лишь завоевать расположение императора и не восстановить против себя его наиболее влиятельных фаворитов. Выступив только что против необоснованного представления о «разнузданности» Отона,
«Когда Гальба восстал, он первым из наместников присоединился к нему, привез все золотые и серебряные чаши и столы, какие у него были, чтобы новый государь перечеканил их в монету, и подарил ему рабов, обученных прислуживать высокому властителю. И во всем остальном Отон хранил верность Гальбе и на деле доказал, что никому не уступит в опытности и умении управлять. Много дней подряд, на протяжении всего пути он ехал с императором в одной повозке. В том же совместном путешествии он сумел снискать привязанность Виния — любезным обхождением и подарками, а главное, тем, что в любых обстоятельствах первенство неизменно уступал ему. Таким образом, с помощью самого Виния он прочно занимал второе место после него, обладая в то же время одним важным преимуществом: он ни у кого не вызывал зависти или злобы, потому что помогал безвозмездно каждому, кто просил о помощи, и со всеми был приветлив и благожелателен. Больше всего внимания он проявлял к солдатам и многим доставил начальнические должности, то обращаясь с просьбами к самому императору, то к Винию или к отпущенникам Икелу и Азиатику, которые пользовались при дворе огромной силой. Всякий раз, как Отон принимал у себя Гальбу, он подкупал караульную когорту, выдавая солдатам по золотому...» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Гальба, XX)
В этом фрагменте я бы хотел обратить внимание читателя на то, что, отправляясь к Гальбе, Отон привез с собой всю свою драгоценную утварь. Значит, наличных денег у него было мало. Это согласуется с утверждением Тацита, что Лузитанией он правил с безупречной честностью и умеренностью. Однако тот же Тацит замечает:
«Во время похода, на марше и на стоянках он обращался к старейшим воинам по имени и, вспоминая время, когда они вместе состояли в свите Нерона, называл их своими товарищами. В одних он узнавал старых знакомых, других расспрашивал об их делах, оказывая им покровительство и помощь деньгами...»
И далее:
«Его изобретательность в деле подкупа была неистощима: когда один из преторианцев, по имени Кокцей Прокул, затеял с хозяином соседнего с его владениями земельного участка тяжбу из-за межи, Отон на свои деньги скупил всю землю этого соседа и подарил ее солдату». (Тацит, История, 1; 23, 24)
Такой прямой, хотя и не слишком благородный, способ завоевания популярноети однажды в Римской империи уже блестяще оправдал себя. Читатель, конечно, догадался, что я имею в виду Юлия Цезаря. Отону удалось достигнуть такого же результата. Тацит свидетельствует, что «солдаты в большинстве любили его», а Светоний замечает, что «вскоре трудно было найти человека, который бы не думал и не говорил, что только Отон достоин стать наследником Империи». Кстати, предложенную аналогию можно продолжить. Помните, Цезарь, рассчитывая на быстрое продвижение в консулы, сорил не своими, а взятыми в долг деньгами. То же самое должен был делать и Отон. Ведь мы только что выяснили, что свободных денег у него не было. Поэтому, когда Плутарх упоминает, что у Отона к моменту прибытия в Рим было на пятьдесят миллионов долгов и приписывает это тому, что он был распутник и мот, историк, как мне кажется, торопится с выводом. Долги эти были обусловлены совсем другой причиной. Да и вряд ли Отон позволил бы себе столь неосторожное поведение на виду у Гальбы, чья аскетическая строгость была ему хорошо известна.
Итак, Отон твердо рассчитывал, что Гальба объявит его наследником. И вот, побуждаемый волнением в германском войске, император называет имя своего преемника. Легко вообразить, каковы были разочарование, обида, а ввиду огромного долга, и отчаяние Отона, когда это оказалось имя тридцатилетнего потомка Красса и Помпея — Луция Пизона, только что возвращенного из ссылки. Впрочем, для престарелого императора этот выбор был вполне логичен:
«Пизон, — пишет Тацит, — был благородного происхождения и по отцу, и по матери. По внешности, манере держаться, взглядам это был человек старого склада. Он был суров — если судить о нем справедливо, или угрюм — как уверяли недоброжелатели. Гальбе нравилась именно эта сторона его характера, внушавшая опасения людям, мятежно настроенным». (Там же, 1, 14)