Римская история в лицах

Остерман Лев

Всего у Лукулла было тридцать тысяч пехотинцев и две с половиной тысячи конников, то есть вчетверо меньше, чем у Митридата. Военные действия развернулись на севере Малой Азии. Митридатово царство Понт располагалось у берегов Черного моря, на территории нынешней Турции — к востоку от Синопа. Отсюда царь двинулся на запад через соседнюю Вифинию и осадил стратегически важный город Кизик на берегу Мраморного моря. Лукулл подошел вслед за ним и стал укрепленным лагерем на позиции, господствовавшей над дорогой, по которой только и могло идти снабжение огромного войска царя. Сам же в первую очередь позаботился запастись продовольствием на много дней. Кизикийцы держались стойко, а Лукулл, избегая сражения в открытом поле, всячески мешал жизнеобеспечению армии противника. Вскоре там воцарился

такой голод, что, если верить Плутарху, дошло до людоедства. Пытаться штурмовать укрепленный римский лагерь было делом безнадежным — Митридат это хорошо знал. Зимней ночью он отправил наименее боеспособную часть своего войска обратно на восток, надеясь, что римляне не станут отвлекаться на преследование. Однако наутро Лукулл во главе отряда в шесть тысяч воинов пустился в погоню. Хотя римляне попали в снежную бурю, они сумели настигнуть и разгромить беглецов, убив при этом великое множество и захватив в плен пятнадцать тысяч солдат противника. Колонну пленных Лукулл провел в виду лагеря Митридата. После чего впечатлительный царь снял осаду Кизика, сам бежал морем, а войско его стало отступать в более плодородные края, дальше на запад. Численное соотношение сил было по-прежнему не в пользу римлян, но отличная физическая форма солдат и их боевой дух сулили победу над врагом. Теперь Лукулл сам навязал понтийцам генеральное сражение и наголову разбил их.

Между тем Митридату удалось не без приключений добраться до своего царства. Многие советовали Лукуллу прекратить на время военные действия и дать отдых солдатам. Но он повел войско обратно — на восток, через Вифинию в Понт. Дорога была дальняя и трудная. Порой остро не хватало съестных припасов. Лукулл шел по сельской местности, оставляя в стороне богатые города, осада которых задержала бы его надолго. Солдаты, жаждавшие добычи, были этим крайне недовольны. Однако, подобно Сципионам, Эмилию Павлу и другим прославленным римским полководцам прошлого века, Лукулл не считал нужным потакать их вожделениям. Вместе с тем он не очень торопился сойтись с Митридатом. Некоторые из офицеров даже упрекали его за то, что он дает царю возможность накопить силы. Разумеется, не дословно, но, надо думать, по существу верно, Плутарх передает ответ Лукулла:

«Это-то мне и нужно, — возражал он им, — я медлю с умыслом: пусть царь снова усилится и соберет достаточные для борьбы войска, так, чтобы он оставался на месте и не убегал при нашем приближении. Или вы не видите, что за спиной у него беспредельные просторы пустыни, а рядом — Кавказ, огромный горный край с глубокими ущельями, где могут найти защиту и прибежище хоть тысячи царей, избегающих встречи с врагом». (Там же, XIV)

Из этих слов видно, что Лукулл был стратегом, умевшим пожертвовать легким, но временным успехом ради достижения полной победы над противником. К тому же он учитывал, что Понт соседствует с Великой Арменией (в те времена занимавшей немалую часть территории нынешних Турции, Сирии, Ирака и Ирана), а армянский «царь царей», как он себя величал, могущественный Тигран был зятем Митридата.

«Как бы нам, — продолжает, согласно Плутарху, Лукулл, — торопясь выгнать Митридата из его владений, не связаться на свою беду с Тиграном! Ведь он уже давно ищет предлога для войны с нами, а где же он найдет лучший, чем помочь в беде царственному родичу? К чему нам добиваться этого, зачем учить Митридата, к чьей помощи прибегнуть в борьбе против нас? Зачем загонять его в объятия Тиграна, когда он сам этого не хочет и считает за бесчестие?» (Там же). Как видим, здесь римский полководец проявляет себя еще и тонким психологом.

Наконец Митридату удалось собрать новое войско, насчитывавшее сорок тысяч пехотинцев и четыре тысячи отборных всадников. Воины Лукулла были порядком утомлены длительным походом, численность их уменьшилась, а Митридату теперь предстояло сражаться у себя дома. Он счел возможным попытаться взять реванш за прежнее поражение. Я не буду пересказывать подробности баталий, проходивших с преимуществом то одной, то другой стороны. В конце концов римляне одержали верх. Митридату вновь пришлось спасаться бегством — на этот раз верхом. Римские солдаты его преследовали

и едва не захватили в плен. Царя выручил счастливый случай: в поле зрения преследователей оказался один из мулов, на котором вывозили золото (возможно, кто-то из царских слуг подсунул его нарочно). Солдаты стали расхватывать поклажу мула, драться из-за нее и упустили царя. Этот эпизод хорошо представляет моральные качества воинов, которыми приходилось командовать Лукуллу. Однако воле полководца удавалось восполнять недостаток воинской доблести его солдат. Вот один из наглядных примеров:

«...случилось так, — пишет Плутарх, — что воины царя погнались за оленем, а наперерез им бросились римляне. Завязалась стычка, и к тем, и к другим на подмогу все время подходили товарищи, наконец, царские солдаты победили. Те римляне, которые из лагеря видели бегство своих товарищей, в негодовании сбежались к Лукуллу, упрашивая его вести их на врага и требуя подать сигнал к сражению. Но Лукулл решил показать им, чего стоит в трудах и опасностях войны присутствие умного полководца, и поэтому велел им не трогаться с места, а сам спустился на равнину (лагерь был разбит на горе. — Л.О.) и первым же беглецам, которые попались ему навстречу приказал остановиться и идти с ним на врага. Те повиновались, а когда и остальные повернули назад и собрались все вместе, они без особого труда обратили врагов в бегство и гнались за ними до самого лагеря. Возвратившись к своему войску, Лукулл наложил на беглецов обычное в таких случаях наказание: они должны были на глазах других воинов в одних туниках, без пояса, вырыть ров в двенадцать футов длиной». (Там же, XV)

Как и предполагал Лукулл, Митридат, смирив гордыню, бежал к Тиграну. Царь царей не принял на себя миссию отмщения за поражение тестя, не вознамерился вернуть ему царство и даже не допустил к своему двору. Но убежище предоставил. Между тем, с начала войны прошло почти три года. По существу, она была уже выиграна: Митридат был изгнан отовсюду, даже из своего Понта. Вторгаться в глубь Армении, в неведомую горную страну, да еще с не очень надежным войском, было крайне рискованно. Но и смириться с тем, что кто-то смеет помешать римлянам завершить войну наказанием обидчика, означало допустить сомнение в могуществе Рима, уронить его добытую предками славу. Так воспринимал эту ситуацию Лукулл.

Пока что он демонстративно поставил римские гарнизоны в городах так называемой Малой Армении — на дальних южных подступах к Кавказу — и отправил ко двору Тиграна посла с категорическим требованием выдать Митридата. Скорого ответа он не ждал и пока что вернулся в римскую провинцию Азия (западная часть нынешней Турции). Римлянин старого закала, Лукулл твердо решил покончить с преступным ограблением этой провинции римскими ростовщиками. Ему стало известно, что первоначальная контрибуция в двадцать тысяч талантов, наложенная на Азию Суллой после первой Митридатовой войны, была уже выплачена дважды. Однако, благодаря грабительским процентам, ростовщики ухитрились довести долг азиатов до ста двадцати тысяч. Вот как описывает Плутарх положение населения некогда богатого и процветающего края:

«Откупщики налогов и ростовщики грабили и закабаляли страну: частных лиц они принуждали продавать своих красивых сыновей и девушек-дочерей, а города — храмовые приношения, картины и кумиры. Всех должников ожидал один конец -рабство, но то, что им приходилось вытерпеть перед этим, было еще тяжелее: их держали в оковах, гноили в тюрьмах, пытали на «кобыле» и заставляли стоять под открытым небом в жару на солнцепеке, а в мороз в грязи или на льду, так что после этого даже рабство казалось им облегчением». (Там же, XX)

Для пресечения этих преступлений Лукулл предпринял самые решительные меры. Ссудный процент он ограничил двенадцатью процентами в год, максимальный прирост суммы долга за счет процентов — ее удвоением. И то при условии, что эта сумма не превысит четвертой части доходов должника. Благодаря таким мерам в течение следующих четырех лет азиаты смогли полностью освободиться от долгового бремени. Конечно же, ростовщики и нередко стоявшие за их спиной римские сенаторы не могли с этим примириться.