Римский орел
Шрифт:
Все блюда, кувшины и чаши расставлялись на низком широком столе с покрытием из голубоватого мрамора. Посуда явно была недешевая, а чаши, ножи и ложки — из настоящего серебра, причем искусной работы, с тонким орнаментом. К сожалению, привычные Черепанову вилки отсутствовали. Чтобы разобраться в местном застольном этикете, Черепанов приглядывался к тому, как ест кентурион. Но то ли этикет здешний был прост, то ли сам кентурион был чужд светских условностей, поскольку исповедовал принцип: «Если бы боги хотели, чтобы люди ели столовыми приборами, они снабдили бы человека ложками, а не пальцами».
Ложа, широкие, низкие, на толстых бронзовых ножках, были примерно той же высоты, что и стол. На
С другой стороны, вон у той девчонки-служанки ножки очень даже ничего. И мордочка…
Девчонка, поймав взгляд «уважаемого» гостя, кокетливо улыбнулась. Совсем молоденькая. Губки накрашены, каштановые волосы уложены в сложную конструкцию из локонов и завитков. Но ушки — на виду. И в ушках — золотые сережки. Слишком дорогие для обычной служаночки. Тем не менее красотка явно выполняла в этом кабачке функции официантки: принесла трем бородатым мужичкам полный кувшин, забрала пустой и удалилась, грациозно покачивая аккуратной попкой и позвякивая крохотными колокольчиками на ножных браслетах.
«Нет, все-таки варвары в этом мире выглядят куда мужественнее, чем цивилизованные граждане Великого Рима», — подумал Геннадий.
Платья эти, кольца-сережки, вон у того глаза накрашены, а у этого — губы. И щеки нарумянены. Просто как в гомосечий притон попал, ей-богу. Нет, ну натурально тусовка секс-меньшинств. Хотя кто знает? Может, у них здесь большинство — геи. Впрочем, нет, большинство не может состоять из геев. Финансы страны не позволят.
Это как в анекдоте: один оболтус звонит другому. «Знаешь, — говорит, — я теперь гей, хи-хи».
«Да? — говорит приятель. — А у тебя что, коттедж теперь свой?»
«Да нет, нет у меня коттеджа, в коммуналке живу».
«Ну так ты, значит, иномарку купил крутую?»
«Да ты че? Откуда у меня бабки на иномарку?»
«То есть у тебя и бабок нет?»
«Ну…»
«Так какой же ты гей, мать твою? Ты просто пидор!»
Но вот этот жирняй, скорее всего, — гей. По местным меркам. И не стесняется, подлец!
По самые глаза обросший салом мужик в сиреневой тоге и венке, водруженном на загорелую лысину, усадил на колени юнца лет тринадцати и шарил у него под туникой просто-таки безо всякого стеснения. А юнец только хихикал и с невероятной скоростью поглощал какие-то сухофрукты. Оба уже пьяные в сосиску…
Геннадий перевел взгляд на Плавта, и ему чуток полегчало. Каковы бы ни были обычаи в этом развращенном обществе, но старина Гонорий — настоящий мачо. Такого хоть во что обряди, отовсюду «мужество» выпирает. Просто-таки на морде написано: «Я — крутой мужик».
Сам Черепанов имел точно такую же физиономию, разве что скулы пошире да бородка на квадратной челюсти — светлая. Но людям свойственно обольщаться насчет собственной внешности. Поэтому Геннадий полагал, что его лицо более одухотворенно и интеллектуально. Если заглянуть ему в глаза…
Но желающих из праздного любопытства заглядывать в глаза Черепанова было крайне мало. Один беглый взгляд, брошенный на физиономию подполковника, вызывал
Черепанов наблюдал, ел, пил и помалкивал. Зато Плавт разглагольствовал за двоих.
Сначала с хозяином, который тоже был не дурак насчет потрепать языком. Потом к друзьям как-то невзначай присоединился (улегся на свободное ложе) кудрявый мужичок в зеленой тоге поверх синей рубахи. Черепанов уже понял, чем отличается «привилегированная» тога от простонародного плаща, но все-таки подумал, что кудрявый — халявщик. Оказалось — нет, купец из вольноотпущенников. Вполне респектабельный торговец янтарем, которому было крайне интересно знать, будет ли война с германцами? Поскольку янтарь он покупал, точнее — выменивал, именно у них.
Плавт заявил, что война будет непременно. Потому что эти германцы сущие ублюдки.
Купец усомнился. Дескать, Август Александр вместе с матушкой-соправительницей, да живут они вечно, недавно договорились с германцами безо всякой драки.
Тут купчик пустился в описание переговоров, такое подробное, словно рассказчик сам принимал в них участие. Хотя, может, и принимал, кто его знает?
Из рассказа Геннадий мог сделать однозначный вывод: нынешний император, хоть и молодой, дипломатом оказался изрядным, потому что мелкими подачками рассорил между собой союзников из разных германских племен, отчего половина из них оскорбленно удалилась, а оставшиеся уже не выступали единым фронтом и, вместо того чтобы торговаться с Римом из-за размера компенсации, перегрызлись из-за того, как впоследствии эту компенсацию делить. В конце концов император все же отстегнул варварам золота, но ровно в пятьдесят раз меньше, чем они требовали изначально. И выдал это золото не всем сразу, а самому сильному из союзных вождей. А тот, разумеется, большую часть захапал себе. Остальные немедленно обиделись и пригрозили разборкой.
Назревала локальная войнушка, в которой подстрекателям-римлянам отводилась очень удобная роль «миротворцев».
Черепанов вынужден был признать, что история склонна к повторениям, а имперская политика везде одинакова. В его время действовали точно так же. Те же Штаты, например, сначала стравливали своих потенциальных противников-петушков, потом «мирили», не жалея боеприпасов, а в финале ощипывали обессилевших соперников и с аппетитом их кушали.
Оказалось, впрочем, что дипломатические игры императора одобряют далеко не все. Гонорий Плавт слушал, слушал, а потом грохнул тяжелым серебряным кратером о стол и заревел, что Александр — сопляк, маменькин сынок, что еще за монарх [63] ,который делит власть с бабой? А бабам вообще не положено лезть в политику, а положено варить кашу и задирать подол, когда мужчина велит.
63
Монарх — в переводе с латыни «единолично правящий».