Римский сад
Шрифт:
Пару дней спустя Анджела играла в своей комнате.
— Мама!
Франческа обернулась. Она сидела в гостиной с занесенным карандашом в руке и смотрела на чистые листы, готовая рисовать. Внезапный окрик перепугал ее. Она подскочила в кресле.
— В чем дело, милая? — она отложила карандаш.
— Мама, — Анджела вскарабкалась ей на руки, царапаясь и дергая ее за волосы. — А ты знаешь, что Тереза выйдет замуж за Робин Гуда? Они любят друг друга, — и она хихикнула.
— А ты? — Франческа взяла дочь поудобнее. — Чего бы ты хотела?
— Когда я вырасту, я стану астронавтом, — заявила Анджела. — Как та женщина по телевизору, — потом она обеспокоенно посмотрела на мать. — Мама, тебе грустно?
— Нет, дорогая, все
И гримаса страдания исказила ее лицо. Головная боль… Она не уходила в течение нескольких дней — а может, нескольких недель — и ночей. Франческа почти не спала.
10
Как обычно, ярко-красные ворота беззвучно распахнулись в улыбке.
Консьерж улыбался. Его жена подметала. Микела Нобиле, беременная женщина, улыбалась. Ее вечный животик улыбался. Дети, которые всегда толпились во дворе, улыбались (эти дети, чьи они? их всегда много, с каждым днем становится все больше и больше, весь мир заполняется детьми, которые никогда не повзрослеют, никогда-никогда). Тереза улыбалась. Бабушка Терезы улыбалась (Марики, матери Терезы, не было видно, она на работе, счастливая женщина, у нее есть работа: Марика была другой, проблеском надежды, Франческа должна сделать все возможное — быть веселой, молодой, уверенной, что они подружатся, чего бы это ни стоило, — потому что эта женщина ей нравилась). Жасмин улыбался. Миндальные деревья улыбались. Растения на балконах улыбались и пахли еще сильнее, чем обычно. Сначала это напоминало аромат изысканных духов, а теперь — тошнотворное зловоние. Дома без занавесок улыбались (но почему бы вам не повесить их, эти проклятые занавески? Не хочу знать, как вы там счастливы, как идеально живете).
— Прятки-и-и! — взволнованно крикнула Анджела матери.
При звуке голоса дочери Франческа застыла. Она внезапно поняла, что не помнит, чем занималась до того, как остановилась у ворот. Просто оказалась тут. Ее сердце бешено заколотилось. Девочки! Она огляделась — дочери рядом. Эмма спала в коляске. Анджела возбужденно тянула ее за руку. Ладно, ладно, все в порядке. Но как они добрались до ворот?
Прошел месяц после переезда.
Что она сделала за этот месяц? Помнит ли она хоть один день, отличающийся от других? Помнит ли просто хотя бы один день?
А не все ли равно?
Тебе не должно быть все равно. Чем ты занималась до того, как оказалась здесь? Думай. Думай. В руках тяжелые сумки с покупками. И коляска очень тяжелая. Эмма спит, слава богу. Наверное, все было так: они с Эммой пошли забрать Анджелу из школы, потом прошлись по магазинам, а теперь собирались домой. Да, должно быть все так. Но ты помнишь это, хоть что-то из этого помнишь? Нет, я ничего не помню.
«Что со мной происходит? — сказала она себе, но не испугалась: это не имело значения. — Нужно быть начеку». Она должна быть начеку, хорошо, и должна сделать все, что нужно.
— Мне надо пописать, бабушка! — голос Терезы был слышен во всем дворе, во всем мире (почему дети всегда кричат? у меня болит голова, болит голова, сколько уже, день, неделю, всю жизнь; эти пронзительные голоса, замолчите, ради бога, умоляю). Франческа, не отрываясь, следила за девочкой, которая делала то же, что и всегда (все как обычно, сколько я уже здесь живу — и все как обычно). Тереза предупреждала бабушку, что ей надо в туалет, бабушка звала дедушку — они жили на втором этаже (и, конечно, никаких занавесок, окна постоянно открыты, ты кричишь, и все тебя слышат). Дед переставал разгадывать кроссворды, смотреть политические дебаты или телевикторину (я знаю все, все, все обо всех, все всегда одно и то же), открывал дверь и ждал, пока внучка поднимется. Всего два этажа. В «Римском саду» не было ничего, ничего, только дороги, деревья,
Зазвонил телефон. Франческа надеялась, что это Массимо. Но это был не он, Франческа знала, кто теперь ей звонит. Руки дрожали, когда она взяла мобильник. Перестав получать от нее новости о книге, редактор (в ее голове она больше не значилась подругой-редактором) начала звонить.
«Когда ты мне что-нибудь пришлешь?» Очень скоро. Клянусь.
Но теперь Франческе просто не хватало смелости отвечать. Несколько дней она оставляла телефон звонить, глядя на имя на экране и не находя сил даже взять его в руки. Разве она может сказать, что не успевает, что ужасно опаздывает? Что ничего не получается? Нет, иначе она потеряет эту работу, свою единственную работу. Нет, невозможно. Я должна ответить. Если я не отвечу, будет хуже. Ответить. Но сейчас я не могу, слишком боюсь. Потом, обещаю, отвечу в следующий раз. Она выключила звук (заткнись, я тебя умоляю), положила мобильник обратно в сумку. Но прежде чем телефон погрузился в темноту, она прочитала начало сообщения: «Почему ты мне не отвечаешь? Время поджимает, Франческа. Не разочаровывай меня». Она представила себе чистые листы, девствен но-белые, будто неотъемлемая часть дома, как что-то недостижимое. Работа казалась ей очень далеким эхом, чем-то, чего она раньше никогда не делала, чем-то, что невозможно сделать. Я потеряю работу. В животе образовался кратер.
Она просто хотела домой. Головная боль сводила сума.
— Где Тереза! — радостно закричала Анджела. — Где Тереза! Давай играть в прятки! — она потянула Франческу за подол юбки.
— Не сейчас, дорогая, давай спустимся поиграть позже, нам нужно домой (нам нужно подняться, Анджела, нам нужно идти домой, я устала, устала).
— Но мама! — возразила девочка.
— Не сейчас, Генерал, ты разве не видишь, Эмма спит? — Франческа, не останавливаясь, шла к подъезду.
— А я хочу играть! — прокричала Анджела сердито и затопала ногами.
— Если я говорю, что позже, значит, позже. Ты должна слушаться маму, — Франческа обернулась, наклонилась и взяла дочь за руку, чтобы увести домой (прошу тебя).
Но та вырвалась.
— Прятки-и-и-и!
— Хватит, Анджела, пойдем! — в голосе Франчески прозвучала истерическая нотка.
Дочь завопила во все горло, не сходя с места:
— Прятки! Прятки! Прятки!
Жильцы выходили на балконы, чтобы посмотреть, в чем дело. Не один или два человека, а все они (или так только казалось?). Они думали, что Франческа плохая мать. Минуту назад все были во дворе. А теперь все оказались дома и наблюдали (шпионят за мной, проверяют меня) с балконов. Эмма проснулась и пронзительно заплакала.
У меня голова раскалывается. Пожалуйста, заткнись. Пожалуйста.
— Тереза-а-а! Прятки! — Анджелу было не остановить.
— Дорогая, — слово вышло скрипучим, словно карканье ворона, — ты разве не видела, как Тереза пошла домой к бабушке с дедушкой? Она пошла отдыхать, вернемся позже. Идем домой.
И правда, не было видно не только Терезы, но и бабушки, которая обычно оставалась во дворе, когда девочка уходила в туалет.
— Нет. Она сейчас придет, — заявила Анджела.