Римское дело комиссара Сартори

Энна Франко

— Нет. Зачем спрашивать? Нет причины. Катя — свободный че­ловек.

Сартори сделал несколько шагов по комнате и приблизился к окну. Сдвинул занавеску и посмотрел на улицу. Крыши домов напротив уходиливдаль ломаной линией. Небо заволокло тучами. Поднимался ветер. Выве­шенное на балконах белье «танцевало» в пустоте.

Комиссар повернулся и посмотрел на девушку.

Ее красота, обаяние, с какой-то бесстыдной наивностью в глазах и в голосе, смущали его.

— Когда вы вернулись домой, комната вашей подруги была в поряд­ке? —

спросил он.

— Нет, — ответила Харрет. — Я делала уборку.

— Зачем?

— Не понимать. Катя моя подруга. Она делать так много раз с моей комнатой.

Сартори кивнул, соглашаясь.

— За квартирой ухаживали только вы и Катя, никто больше?

— Да.

— Вы не заметили ничего странного, когда убирали комнату подруги?

— Нет.

Комиссар прикурил сигарету и опять подошел к окну. Пейзаж с крыша­ми притягивал его, может быть, своим убожеством. А возможно, он просто заставлял себя отводить взгляд от соблазнительной фигуры шведки. Ему не хотелось углубляться в исследование своего поведения, и он продолжил, не поворачиваясь.

— У вашей подруги был дневник?

— Дне...вник? — с расстановкой произнесла Харриет. — Что это?

— По-английски «diary». «journal».

— Нет у Кати дневника.

Сартори поискал пепельницу. Бригадир услужливо поставил ее на ноч­ной столик рядом с комиссаром.

— Синьорина, скажите откровенно. Мужчины посещают ваш дом?

Харриет широко распахнула свои полные изумления глаза.

— Мужчины, здесь?! — воскликнула она.

— Да, именно это я и хотел сказать.

Девушка покачала головой.

— Никогда мужчины здесь, — заявила она с твердостью, хотя на ску­лах появилось странное легкое покраснение. — Мы не монахини. Свобод­ная любовь — да, но когда мне хочется.

— Здесь, дома?

— Нет, никогда. — упорствовала девушка.

Взгляд Сартори упал на телефонный аппарат, стоявший на ночном столике.

— Телефон общий? — поинтересовался он и, видя, что девушка не поняла, добавил: — У вас один номер телефона?

— Номер один с аппаратами в каждой комнате.

— Три аппарата? — удивился комиссар. — Зачем?

— Для удобства. Мы очень ленивы.

Они прошли в небольшой коридор, где Сартори остановился и открыл стенной шкаф. Внутри находились чемоданы, всякие безделушки, теннис­ная ракетка и постельное белье.

— Кто играет в теннис?

— Я. Было время — очень хорошо. Сейчас — плохо.

Из коридора они прошли в гостиную.

У одного из двух окон гостиной размещался круглый столик на трех ножках. На столе стояла голубая керамическая ваза с желтыми цветами. В простенке между двух окон возвышался большой книжный шкаф, полный книг. Сартори остановился полюбопытствовать. В основномна полках стояли учебники и справочники на английском и шведском языках. Были и романы, некоторые из них на итальянском языке, но иностранных авторов.

— Эти книги ваши?

— Да, конечно!

— Я вижу учебники

по химии и.

— Я фармацевт, — объявила Харриет.

Сартори поднял взгляд. Он был удивлен. Пораженный бригадир уста­вился на девушку.

— Извините, — сказал комиссар. — Но тогда почему вы занимаетесь стриптизом? Вы интеллигентная, молодая, образованная. — Он зако­лебался. — Ну, и красивая, конечно. И насколько я понял, из хорошей семьи.

— Мне нравятся приключения, — улыбнувшись, объяснила Харриет с какой-то детской гордостью. — Жизнь — не лавка аптекаря. Любой может продавать медикаменты, немногие умеют жить. Жизнь — это движение, новизна, новые люди, новые страны. улицы, стены, деревья, море.

Казалось, она декламирует стихи.

Сартори с трудом согласился, видимо догадываясь, что в словах этой девушки, рожденной под другими широтами, таился секрет образа жизни, неразгаданный комиссаром. Несмотря на все его усилия.

— А для Кати? Что такое жизнь для Кати?

— О!.. Для Кати жизнь — это быть в богатстве, в известности. Она — хорошая певица. Может быть, и придет к славе. Чарли Фонди скоро представит ее по телевидению. Уже сделана пробная съемка.

Бригадир напомнил комиссару, что Чарли Фонди — итало-американский телеведущий, сейчас — в моде. Харриет, которая поняла сомнения комиссара, добавила:

— Чарли Фонди представляет знаменитое шоу под названием «При­ветствия и поцелуи». Никогда не видели?

— Слышал о нем, — подтвердил Сартори.

Он подошел к круглому столику и коснулся пальцем розы.

— Эти цветы — подарок?

— Нет. Я купила, в воскресенье.

Комиссар повернулся к девушке. Та смотрела на него с удивлением.

— Вспомните, что говорила подруга, когда вы открыли дверь и поздо­ровались с ней. В понедельник утром.

— По телефону?

— Да.

Девушка покачала головой.

— Нет. Не помнить. Может, не поняла.

— Но вы сказали, что она показалась вам раздраженной. Не так ли?

— Да, раздраженная, — призналась девушка. — Выгнать меня жестом. Никогда не поступала так со мной. Катя всегда вежливая, всегда ласковая. — Она поднесла руку ко рту, как от внезапной догадки. — Может быть, вспомнить два-три слова.

— Какие? — сразу же ухватился комиссар.

— Катя раздражена, да. Говорила громко, когда я открыть дверь. Она говорить: «Это слишком, это слишком! Я на мели.» Именно так, «я на мели».

Сартори некоторое время переваривал слова, процитированные шведкой.

— Не думаете ли вы, что ваша подруга говорила о деньгах?

— Деньги? Может быть!..

— Если так, то кто-то просил деньги у вашей подруги. Вам не кажется?

— Возможно.

— Мужчина?

— Может быть.

— Вы не знаете, кто бы это мог быть?

— Нет, не знаю.

Сартори исподтишка поглядывал на дальний балкон. Некоторое время его мысли были заняты «балетом» белья, развешанного для сушки.