Рис
Шрифт:
– Вернулся, – кивнула Ци Юнь и поправила: – Сын мой старшей сестры.
– Это сын Крепыша, – опираясь на стену, У Л ун потащился в торговую залу. – С отцом одинаково ходит: чуть плечи склоняя направо. Так ходят убийцы. Не стоит таких задевать.
– Ты задел их обоих. Жалеешь теперь?
– Что жалеть, если сделано дело? – У Л ун, привалившись к стене, набрал в легкие воздух. – Вчера видел сон. Мне привиделся сын Крепыша. И он здесь. Мои сны непременно сбываются.
На потемневшем лице неподвижной
– Я должен ему. Он придет за расплатой.
В полночь собаки на улице Каменщиков вдруг подн яли неистовый лай. Пробудившись от сна, обыватели бросились к окнам. Строй темных теней с легким шорохом – словно шум ветра иль шелест дождя – выходил из лабаза Большого Гуся. Впереди шли солдаты военной полиции. Следом ступал Бао Ю, увлекавший во мрак ночной улицы что-то похожее на полный рисом мешок. К своему изумлению зрители в окнах узнали больного У Л ун’а. Босой, он едва мог ступать по неровной брусчатке. Одни говорили наутро, что слышали, как он стонал. А другие, что видели, как, проходя под мерцавшим во тьме фонарем, тот возвел к небесам свой единственный глаз. Жесткий блеск былых дней, утверждали они, навсегда угас в темном зрачке.
Злополучный лабаз снова был в центре толков. По ч айным шептались: У Л ун был задержан военной полицией за укрывание в доме оружия – в куче зерна нашли восемь винтовок и два пистолета. Никто из судачивших о происшествиях памятной ночи не упоминал Бао Ю. Корни лиха, пришедшего ночью в лабаз, были столь глубоки и запутаны, что далеко выходили за круг представлений охочей до сплетен толпы. Настоящий источник беды был известен, пожалуй, лишь членам семейства.
Лабаз, наконец, отворил свои двери – на час, кстати, позже обычного – и покупатели ринулись внутрь. Первым делом они попытались разведать подробности у двух работников. Те в один голос морочили голову. С вспухшими в еками – с недосыпания или от плача – Ци Юнь неподвижно сидела за стойкой. Расслышав шушуканье в зале, она обвела болтунов ненавидящим взглядом:
– За рисом пришли или глотки чесать?
Распаляясь все больше, она запустила в толпу старой счетной машинкой.
– Болтают, болтают! – кричала Ци Юнь изменившимся з аночь: охрипшим, подсаженным голосом. – К вам в дом несчастье придет, мы посмотрим, как вы поболтаете!
Сколько уже я плетусь, увлекаемый вдаль Бао Ю? У Лун силился сбросить впивавшиеся в онемевшие руки веревки, но тщетно. Нет сил дать отпор навалившемуся столь внезапно бесчестью. Он думал, что очень похож на быка. На больного, негодного к пахоте, еле живого быка, точно также влекомого – он столько раз это видел в селении Кленов и Ив – в жуткий дом мясника.
Штаб японской военной полиции располагался на двух нижних ярусах универмага. У Л ун’а швырнули в подвал – Бао Юи японский солдат раскачали его,
На допросе, не в силах понять, что талдычит ему развалившийся в кресле японец, У Л ун ел глазами изящный овал тонких розовых губ Бао Ю. Не сходившее летом с личины его выражение детской наивности ныне бесследно исчезло. Свет лампы выхватывал из темноты жесткий лик смельчака. Он не схож с Крепышом. Не похож на почтенного Лю. В нем нет сходства с Чжи Юнь. Он такой же как я в мои юные годы.
– Смерть полагается за укрыванье оружия в доме. Нам на тебя донесли. Признаешь ли вину?
– Кто донес? – У Лун смежил глаза. – Я хочу это знать.
– Не положено, – рот Бао Юискривился в глумливой усмешке. – Такой человек, на которого б ты никогда не подумал.
Схватив за копну перепутанных липких волос, Бао Юстал в упор изучать испещренное сонмищем язв восковое лицо:
– Так зачем тебе пушки? В меня собирался стрелять? Или, может, в японских солдат?
– Я хотел отвезти их в селение Кленов и Ив. Возвратившись на родину, я бы «умыл свои руки». Но мне и в деревне винтовки нужны, чтоб себя от врагов защищать.
– У тебя очень много врагов. У тебя на руках много крови. Не я, так другой бы явился тебя покарать. Ты же знаешь, убийца когда-нибудь сам станет жертвой убийцы.
– Неправда. Я жертва постыдной болезни. Как мог я предвидеть, что жизнь мою сгубят вонючие шлюхи? – У Л ун, искривившись от боли, мотнул головой. – Ты мне враг? За родителей мстишь?
– За себя. Я не знаю, за что я тебя ненавижу. Но с детства, как только увидел тебя, и до сих самых пор... Не могу объяснить. Ненавижу, и всё. Это ненависть, данная Небом.
– Ты очень похож на меня. Я такой же был в юные годы, – с трудом приподняв онемевшую руку, У Лун прикоснулся к вцепившейся в волосы белой перчатке. – Ты так не тяни, Бао Ю. Я больной, мое тело не терпит страданий.
– Я знаю. И только поэтому я буду мучить тебя.
Бао Юулыбнулся. На пухлых щеках проявились умильные ямочки.
– Здесь применяют различные пытки, – он выпустил волосы, чтоб натянуть поплотнее перчатку. – Есть дыба, есть пытка водой, пытка дымом. А если тебе, как болтают, неведом страх боли, то можно пронзить раскаленною спицей пять пальцев. Когда-нибудь видел шашлык из барашка?