Риск, борьба, любовь
Шрифт:
Я не перебивал, стараясь вникнуть в тайный смысл этой сомнительной речи.
— Понимаешь, — Афанасьев решил прямо перейти к делу, — вот мы приехали и посмотрели на твои успехи. Ты, может быть, не знаешь, что вокруг тебя и твоей работы плетется в кулуарах всякая всячина. Это все, конечно, мерзко и глупо. Но люди есть люди. Многие тебе завидуют.
— Но чему? — не выдержал я.
— Чему завидовать? — Скажешь, нечему завидовать? — хитро спросил Афанасьев. — Да хотя бы тому, что ты молод, а уже получил возможность создавать аттракцион. Другие всю свою жизнь этого добиться
А Афанасьев между тем продолжал:
— Ты знаешь, что я приехал не просто прогуляться, а посмотреть, сделать заключение. И главное, — он опять выдержал долгую паузу, — решить твою судьбу.
— Знаю! — сказал я твердо и передернул плечами. — Только не мою судьбу, а судьбу аттракциона.
Старик достал носовой платок и медленно вытер руки и лоб.
— Вот смотрю я на тебя, — тон его стал мягким, отеческим, — и вспоминаю свою молодость. Ты разбередил мне душу. И я очень хочу помочь тебе. Я же вижу твою хватку. — И Афанасьев похлопал меня по плечу. — Ты будешь отличным дрессировщиком. Но самому тебе не справиться. Тебе должен помочь мудрый и опытный человек. Это твое дело, кого пригласить на помощь. Тебе решать.
И он сделал очередную паузу. Я отлично понял, для чего она сделана, и ответил:
— Вероятно, я должен выбрать вас?
Афанасьев перевел дух. Он явно не ожидал, что я соглашусь сразу, но теперь, когда разговор складывался так, как ему хотелось, заговорил увереннее:
— Мы с тобой должны всех поразить! — Старик сжал кулак и так резко опустил его, словно придавил кого-то. В глазах его мелькнул властный огонек. — Мы должны стать первыми, ведь и я, и ты привыкли быть первыми.
— Естественно, — согласился я, проглотив это наглое «мы».
Афанасьев вновь стал ласковым:
— Я, кстати, помню тебя еще вот таким, — он показал рукой. — Мать с отцом сажали тебя в перевернутую табуретку, а сами репетировали. Да-а-а, было время…
Внезапно от слезливой сентиментальности он резко перешел к деловому тону:
— У меня, как ты знаешь, неприятности. Ты тоже в затруднительном положении. Многие хотят твоей гибели. Поверь мне, этого хотят не один там или два каких-нибудь типа, а многие, — он поднял палец, — весьма авторитетные люди.
Наивно захлопав глазами, чем живо напомнил самому себе Иониса, я доверчиво спросил:
— Но почему, Борис Эдуардович? Разве я живу не в советской стране, где нет места конкуренции? Разве моя работа не на пользу нашему цирку? Ведь создание аттракциона — это не лично мое, а общее дело!
Афанасьев посмотрел на меня как на ребенка и улыбнулся.
— Не горячись! Молодо — зелено! То, что ты говоришь, — правда. Почти правда. Но правда бывает разная, и правдой не всегда пробьешь путь к намеченной цели.
— Но правда есть правда! — горячо возразил я. — За нее люди жизнь отдавали!
— Да оставь ты этот задор, — устало отмахнулся мой собеседник, — не на комсомольском собрании. Ты хоть понимаешь, с какой силой тебе
Я было вскинулся.
— Не понимаешь, — продолжал Афанасьев, словно не замечая моего возмущения. — А я понимаю и хочу тебе помочь. Тебе сейчас нужно славировать, — он сделал змееобразное движение кистью, — применить, так сказать, тактику и стратегию. Обойти подводные рифы. Никто тебе в глаза не скажет, что о тебе думает, а за гла-а-а-за! — Старик театрально помотал головой. — Тебе устроят, что ты еще Бог знает сколько будешь сидеть со своим невыпущенным аттракционом, пока не заглохнешь.
«Вот она, другая сторона жизни, — подумал я. — Та, которую я не знал и не хотел знать. Вот он передо мной — прохиндей, мудрец, хозяин этой жизни, создающий трудности, чтобы успешно их преодолевать!»
Устав прикидываться юным мечтателем, я вдруг тоже перешел на деловой тон:
— И все же, Борис Эдуардович, я не понял, что мне дает наше с вами объединение?
Афанасьев опешил от моей прямоты и выпалил:
— Я помогу тебе выпуститься.
И немного помолчав, собравшись с мыслями, продолжал:
— Во-первых, я уберу с твоей дороги все материальные препятствия, во-вторых, возьму на себя все административные проблемы, в-третьих, в конце концов, открою тебе зеленую улицу к выпуску. Тебе не придется беспокоиться ни о каких текущих делах. Я буду громоотводом, который защитит тебя от всех неприятностей. А твое дело — отрепетировал и отдыхай. Разве ты не этого хочешь?
Я смотрел на него и думал: «Вот хищник, накладывает лапу на готовое». Но использовать авторитет Афанасьева для скорейшего выпуска аттракциона — дело, безусловно, выгодное, по крайней мере, он не подсунет мне плохо выдрессированных животных. В чем-в чем, а в этом я не сомневался. «И все же какая подлая сделка!» — пронеслось у меня в голове.
Я вздохнул и произнес:
— Хорошо.
Афанасьев перевел дух и приступил к финальной части разговора:
— Раз уж ты согласен с тем, что я возглавлю аттракцион… Ведь ты согласен?.. — переспросил он, видимо, все еще терзаясь неуверенностью.
До боли стиснув пальцы рук, я кивнул в ответ: согласен.
— Так вот… Ты мне расскажи свои задумки, а я помогу тебе избавиться от всех препятствий.
Услышав это предложение, я вздрогнул. Видимо, Афанасьев тоже вспомнил, как совсем недавно обокрал меня. Я напрягся, словно пружина, с трудом удерживая желание вцепиться в горло старого дьявола.
— Да не смотри на меня так. В том, что произошло с Кошкиной, не я виноват. Так решила режиссерская коллегия. К тому же Кошкина не дрессировщица. Она хотела, чтобы все — от и до — сделал я, и у нее, естественно, ничего не вышло. А ты сам уже все подготовил. И, если честно, мне нужно от тебя только одно согласие на совместную работу. Ты согласился, следовательно, скорейший выпуск твоего аттракциона в моих интересах.
— Да, согласился, — угрюмо ответил я, — но только потому, что при вашем вмешательстве дело форсированно двинется вперед. И, как я понимаю, автоматически возрастет ваш авторитет?