Рижский редут
Шрифт:
– Извольте, я расскажу вам первую половину моих злоключений, – сказал я. – Несколько дней назад, поздно вернувшись домой, я столкнулся с человеком, убегавшим из дома на Малярной улице. Я поднялся к себе и у самой двери обнаружил убитой молодую женщину… мою любовницу… Я побежал за убийцей, не догнал его, вернулся, и был захвачен в плен квартирными хозяевами и соседями. Они утверждали, что я провел вечер с бедной женщиной, поссорился с ней оттого, что она собралась выйти замуж за другого, почтенного рижского обывателя, и заколол ее своим кортиком.
– А что, на кортике
– Нет, разумеется… Погодите, про кортик сказал уже частный пристав! Соседи просто кричали, что я убил Анхен. Меня до утра заперли в подвал, утром я имел беседу с квартальным надзирателем Блюмштейном. Вечером же ко мне пожаловал частный пристав Вейде. Он догадался увязать смерть бедной Анхен со смертью ее родственницы, случившейся в мае. Девушку нашли мертвой в каменном амбаре… это был склад Голубя… Она также оказалась заколота кинжалом…
– Если бы замужняя дама, чье имя вы готовы скрывать до гробовой доски, подтвердила, что вы провели вечер у нее, это спасло бы вас?
– Не знаю. Вряд ли.
– Доводилось ли вам когда убивать людей кинжалом?
– Да вы что, с ума сбрели?! – воскликнул Артамон.
– Нет, – сказал я, сам удивляясь своему спокойствию.
– А иным оружием?
– В походе мне доводилось стрелять из ружья. Убил ли кого – бог весть.
– Есть ли среди ваших приятелей врачи, имевшие дело с такими ранами?
– У меня есть знакомый фельдшер в гарнизонном госпитале, знаток грудных болезней. Но госпиталь сгорел, и где он теперь – понятия не имею. Других врачей я не знаю. А при болезни иду в аптеку, где покупаю бальзам Кунце.
– Видите ли, господа, чтобы бесшумно заколоть человека одним точным ударом, нужно быть мастером этого дела. Проще сказать, опытным убийцей, – произнес Бессмертный. – Или по крайней мере иметь наставника, который растолкует механику этого дела и даже поучит наносить удар на трупе в анатомическом театре. А также – быть уверенным в своем мастерстве и в своей внутренней способности лишить человека жизни. Тут я не вижу ни опыта, ни теоретических знаний. Поэтому я полагаю, что Морозов, скорее всего, девиц действительно не убивал…
– Ну, знаете ли, всему есть свой предел, – вспылил Сурок. – Я молчал и слушал, но ваши подозрения… подозревать Морозова!..
– Я хочу быть уверен в своем уравнении. Сейчас Морозов для меня – одно из неизвестных. Убедившись, что он действительно невиновен, я начну его использовать как величину, мне известную, – объяснил Бессмертный. – Не обижайтесь, Морозов, это необходимо. И пейте свое пиво.
– Вы еще не убедились? – сердито спросил Артамон.
– Еще нет.
Я смотрел на сержанта и думал, кажется, о том, что у него слабое здоровье, отсюда и худое лицо, вылепленное довольно причудливо, если глядеть в него прямо, то возраст владельца определишь лет в сорок, если же в профиль – то менее тридцати. Я управлял своими мыслями, заставив меня вспомнить о госпитале и о старом фельдшере, Бессмертный сам навел меня на медицинские соображения.
Некоторое время мы пили молча. Первым заговорил Бессмертный:
– Скажите,
– Они, сдается, никак не связаны, потому что первую девицу, Катринхен, убил, скорее всего, ее любовник, и это было задолго до того… – тут я замолчал, едва не брякнув: задолго до того, как в Риге появились Натали и загадочный мусью Луи.
– А чем же пристав объяснил свое страстное желание непременно видеть вас убийцей Катринхен?
– Он нагородил вздора про ревность, но это еще полбеды. Нашлись свидетели, которые видели, как я на другой день после убийства Катринхен ходил вокруг склада Голубя и расспрашивал местных жителей, словно бы пытался понять, напала полиция на мой след или еще не напала.
– На редкость глупый образ действий, – заметил Бессмертный. – С вами как-то не вяжется. Стало быть, полицейский сказал, что вы, Морозов, в мае бродили возле амбара, где была убита девица, и беспокоили прохожих, тогда как вы этого не делали. Не показалось ли вам это странным?
– Показалось, разумеется! – воскликнул я. – Действительно, я там побывал, но никаких вопросов не делал!
– Побывали?
– Да, из любопытства. Мне самому хотелось разгадать эту загадку. Я должен был увидеть окошко той каморки, прилегающие к амбару улицы… Но клянусь вам – я обошелся без вопросов! Я… я не решался их задавать…
– Что же заставило частного пристава солгать?
– Он поставил мне ловушку. Он полагал, что, услышав про расспросы и про то, что обыватели меня узнали, я растеряюсь и признаюсь в убийстве Катринхен. А оттуда он уже легко перейдет к убийству Анхен.
– Морозов правильно рассуждает, – подал голос Сурок.
– Благодарю, Сурков, – Бессмертный сопроводил эти слова легким поклоном. – Но давайте взглянем на это иначе. Давайте примем, что герр Вейде никаких ловушек не расставлял, а говорил чистую правду. Почему? Потому, что люди, желавшие связать Морозова с двумя убийствами, могли подсунуть полицейским лжесвидетелей. Трудно ли за небольшое вознаграждение сказать квартальному надзирателю, что некий морской офицер бродил и делал подозрительные вопросы?
– Нетрудно, – согласился я.
– Значит, нужно найти тех людей, с коими беседовал ваш квартальный надзиратель Блюмштейн. Заодно и узнать, когда он с ними беседовал – в мае, когда обыватели могли вспомнить разве что зеленый мундир морского офицера и его рост, или же теперь – когда непостижимым образом на свет явилось его имя. И они выведут вас, господа, на след убийцы.
– Как? – спросил Сурок. – Они могут и сами не знать того, чье поручение исполнили.
– Но тот человек вряд ли, обращаясь к ним, был в маске и домино, как дама на придворном маскараде, – возразил Бессмертный. – У него есть лицо, стан, походка, одежда. Вы, господа, право, как малые дети. Вы за странными событиями никак не можете разглядеть людей, которые ими руководят. У вас, простите, отсутствует логика и нет ни малейшего понятия о стратегии и тактике.