Рижский редут
Шрифт:
– Очевидно, он был убежден в моей вине, – понуро отвечал я.
События той ночи были столь странными, что, если бы мне пересказали их как случившиеся с кем-то другим, половину я счел бы враньем.
– И ведь как ловко все сошлось на тебе, – сказал Артамон. – Включая кортик, которым ты мог нанести удары. Но если бы полицейские схватили тебя сейчас, то были бы рады обнаружить на тебе настоящий кинжал. Кстати о кинжале: как же она его прятала, идя по городу?
Тут бы мне послать дядюшку ко всем чертям, сухопутным и морским, развернуться и убраться подальше от Малярной улицы.
Рассказывал я это уже то ли в четвертый, то ли в пятый раз, и потому у меня выработались совершенно актерские ухватки. Подобные я наблюдал еще в походе, когда матросы в своем кругу, а офицеры – в своем, рассказывают одни и те же истории четыре года подряд, закрепив как раз те слова и жесты, что по душе слушателям.
Увлекшись, я не заметил, как мы подошли к углу Малярной и Большой Королевской. Свечкин с Гречкиным вели следом за нами селерифер, как конюхи ведут породистого и злого жеребца, вися на его удилах с двух сторон. За ними брел плотник Сидор со своим инструментом в деревянном продолговатом ящике с ручкой. Как оказалось, за Сидором на ту же Малярную свернул какой-то мужик с тачкой, а что было в той тачке – бог весть.
У дверей моего дома стояли герр Шмидт – я видел его лицо в профиль – и некий высокий господин. Господин говорил, герр Шмидт кивал, да еще с мрачным видом. Услышав заливистый и громогласный хохот Артамона, который в тот миг казался мне лучшим комплиментом моему ораторскому мастерству, господин повернулся, и я узнал частного пристава Вейде.
Хуже того, он узнал меня, невзирая на щетину в полпальца, покрывавшую мои щеки, и матросский наряд.
– Господин Морозов! – громко сказал он, устремившись ко мне. – Не вздумайте убегать! Вас-то мне и надо!
Глава тринадцатая
Мне очень хотелось бы с чем-то сравнить мой ужас при звуках голоса частного пристава, но ничего подходящего я даже припомнить не могу. Во время морского похода случались и шторма, и ночные грозы, и пуля однажды сбила с меня шляпу, и в любой миг турецкое ядро могло прошить борт «Твердого». И что ж? Поскольку все мы на корабле были в равном положении, ужас каким-то образом делился на всю команду и уменьшался, иногда и вовсе пропадал.
Сейчас беда грозила мне одному.
Я взглянул направо, налево – и кинулся назад, едва не сбив с ног Гречкина.
Тут надо отдать должное Сурку – он первый сообразил, от кого я удираю без оглядки, и помчался следом. А уж Артамон догадался последним.
Я проскочил и мимо селерифера, и мимо тачки, родственники мои также не задержались, разве что Артамон чуть помедлил – ровно столько, сколько надо, чтобы, повернувшись к матросам, крикнуть: «За мной!»
Но у матросов в руках был неповоротливый селерифер. Они боялись бросить двухколесного урода и зачем-то попытались его развернуть, хотя он и задом наперед должен ехать исправно. Тут-то они и налетели на мужика с тачкой.
Потом мы немало удивлялись
– За мной! – орал мой бешеный дядюшка, примерно так, как в Средиземном море.
Матросы, которым мы, понятное дело, ничего не объяснили, растерялись и перепугались. Они по натуре трусами не были, но когда прямое начальство с воплями улепетывает непонятно от чего, поневоле струхнешь.
Гречкин оказался по одну сторону от застрявшего селерифера, ближе к Большой Королевской, Свечкин – по другую, ближе к частному приставу. И грешно ругать матросов за то, что они, кинув селерифер на произвол судьбы, помчались наутек, Гречкин – вслед за Артамоном, Свечкин – мимо ошалевшего от таких страстей Вейде.
Частный пристав и герр Шмидт побежали ловить меня, но уткнулись в селерифер. Вейде встряхнул его и повалил, но так удачно, что колесо подмяло его ногу. Я не знаю, как они вдвоем разбирали эту французскую баррикаду, потому что опомнился и догадался поглядеть назад уже у Ивановской церкви. О ноге приставова нам сказал нагнавший нас Гречкин.
– Черт! – воскликнул Артамон. – Сто тысяч чертей! Вот это так реприманд! Ну, Сурок! Знал я, что твоя дурацкая красная таратайка натворит бед! Но чтоб таких?!.
– Мы пропали… – сказал Сурок. – Он нас всех троих видел вместе. И Шмидт видел! Сейчас они откроют комнату, найдут наши вещи…
“Да чтоб он сгорел, твой селерифер!..
– … пойдут в порт, прямиком к Моллеру…
– Да чтоб от него и золы не осталось!..
– …и селерифер тоже сразу опознают…
– Да чтоб он сквозь землю провалился – и он, и тот, кто его выдумал!..
Вот такую светскую беседу вели мои родственники, я же стоял молча, без единой мысли в голове. Я даже и представить не мог, что можно сделать в таком бедственном положении.
– … и Сидор потерялся! – завершил перечень неприятностей Сурок. – Ну, как его изловили? Он же сдуру все в полиции доложит – и номер лодки, и прозванье командира!
– Вам-то чего волноваться? – наконец спросил я. – Вас-то в чем обвинят? В том, что со мной случайно встретились в городе?
– Ты в матросском наряде, – сказал Артамон.
– Мало ли где я его взял?
Артамон и Сурок переглянулись, оба разом собрались было что-то сказать – да промолчали.
– Ступайте оба в порт, к Шешукову, – велел я. – Кайтесь в грехах, соврите что-нибудь… Может, он замолвит словечко перед вашим Моллером…
– А ты?
Ну что я мог им на это ответить? Из-за проклятого селерифера я оказался загнан в угол. Даже если родственники мои как-то выкрутятся, они уже не смогут мне помогать. И куда деваться – неведомо… хоть к противнику перебегай…
Эта мудрая мысль тоже пришла мне в голову, хотя никакого предательства я не замышлял, а скорее нечто героическое: перебежав, раздобыть важные для нас сведения, вернуться с ними, сделав этот подвиг оправданием себе, да чтоб сведения были государственной важности! Тогда герр Вейде уже не станет сообщать мне свое мнение об убийствах как единственно верное, а выслушает меня и постарается понять, что же там было на самом деле.