Роб Рой (др. изд.)
Шрифт:
Поставив свою чарку на стол, бэйли узнал меня и сердечно поздравил с возвращением, но тем и ограничил пока свой разговор со мною.
– О ваших делах мы еще успеем поговорить, а сейчас я должен, как вы понимаете, потолковать с моим родственником о его делах. Полагаю, Робин, тут никто не передаст того, что я хочу тебе сказать, в городской магистрат или куда-нибудь еще, чтоб очернить меня или тебя?
– Об этом не беспокойтесь, кузен Никол, – ответил Мак-Грегор, – половина моих молодцов не поймет ваших слов, остальные же пропустят их мимо ушей. А кроме того, я вырву язык всякому, кто вздумает разглашать, какие разговоры велись у меня при нем.
– Отлично, кузен. Раз так и раз
Потом, кашлянув, чтобы прочистить горло, он сменил покровительственную улыбку на суровый, испытующий взгляд, как советовал делать Мальволио, когда попадешь в подобное положение, и обратился к родственнику с такими словами:
– Вы сами знаете, что вы не в ладу с законом; а что касается кузины Елены, то, не говоря о приеме, какой она мне оказала нынче, – приеме отнюдь не дружественном, что, впрочем, я извиняю ввиду ее взволнованного состояния духа, – так вот, доложу я вам (оставляя в стороне эту личную причину для жалобы), я могу сказать о вашей жене…
– Говорите о ней, любезный родственник, – серьезно и строго вставил Роб, – только то, что подобает говорить другу и слушать мужу. Обо мне говорите все, что вам заблагорассудится.
– Хорошо, хорошо, – сказал бэйли в некотором замешательстве, – не будем касаться этого предмета – я не одобряю, когда люди сеют раздор в семье. Но у вас есть еще два сына, Хэмиш и Робин, что означает, как мне объяснили, Джеймс и Роберт, – надеюсь, вы так и будете называть их впредь: из Хэмишей, Эхинов и Ангюсов не выходит ничего путного, разве что эти имена частенько встречаются в обвинительных приговорах по делам об угоне скота в королевских судах Западной Шотландии. Так вот, ваши два молодца, скажу я вам, не получают хотя бы начатков общего образования; они не знают даже таблицы умножения, которая есть основа всякого полезного знания, и только смеются и гогочут, когда я высказываю им свое мнение об их невежестве. Боюсь, они не умеют ни читать, ни писать, ни считать, – хотя трудно поверить, что возможна такая вещь в христианской стране, да еще среди твоих близких родственников!
– Если б они научились читать, писать и считать, – сказал с полным хладнокровием Мак-Грегор, – то только по собственной охоте; откуда же, черт возьми, мог бы я раздобыть им учителя? Уж не предложите ли вы мне вывесить объявление на воротах богословного факультета в глазговском колледже: «Требуется наставник к детям Роб Роя»?
– Нет, кузен, – возразил мистер Джарви. – Но вы можете послать мальчиков куда-нибудь, где их научат страху божию и приличному обхождению. Они безграмотны, как быки, которых вы, бывало, пригоняли на рынок, или как те английские крестьяне, которым вы их продавали, – не умеют делать ничего полезного.
– Ой ли? – ответил Роб. – Хэмиш умеет с одной пули подстрелить тетерева на лету, а Роб насквозь пробивает кинжалом двухдюймовую доску.
– Тем хуже для них, кузен! Тем хуже для них обоих! – отвечал решительным тоном глазговский купец. – Если они не умеют делать ничего более толкового, лучше бы не уметь им и этого. Скажите сами, Роб, что вы извлекли для себя из вашего умения рубить, колоть, стрелять, вгонять кинжал в человеческое мясо или в еловые доски? Когда вы шли за стадом рогатого скота и занимались честным промыслом – разве не были вы тогда счастливей, чем теперь, когда стоите во главе ваших голоштанников и головорезов?
Я видел, что речь доброжелательного родственника причиняет Мак-Грегору страдание: он корчился и ерзал, решив, однако, не выдавать стоном свою боль. И я искал случая перебить продиктованное добрыми намерениями, но явно недопустимое
– Вот я и подумал, Роб, – сказал бэйли, – что вы, пожалуй, слишком давно состоите в черном списке, чтобы вам добиваться прощения, и слишком стары, чтоб исправиться; а между тем обидно видеть, как двух юношей в цвете сил и надежд готовят к тому же безбожному ремеслу. А потому я с радостью определил бы их подмастерьями в ткацкую мастерскую, как начинал я сам и до меня мой отец, декан, хотя в настоящее время, слава Создателю, я занимаюсь только оптовой торговлей. И… и…
Он заметил, как брови Роба сдвинулись, предвещая грозу, и, может быть, поэтому поспешил подсластить свое неловкое предложение тем сюрпризом, который приберег к концу, думая увенчать им свое великодушие, если бы его предложение было принято, как он ожидал, с полным восторгом.
– … и… Робин, друг мой, не глядите так сумрачно, ибо я сам стану платить за их содержание, и между нами никогда не будет речи о той тысяче мерков.
– Ceade millia diaoul! Сто тысяч чертей! – вскричал Роб и, поднявшись, зашагал по комнате. – Мои сыновья – ткачами! Millia molligheart! note 95 Да я скорей увижу, как последний ткацкий станок в Глазго, последний навой, челнок, уток сгорят в адском огне!
Note95
Тысяча проклятий! (гэльск.)
Бэйли приготовился возразить, и я лишь с трудом внушил ему, что опасно и неуместно докучать хозяину таким разговором, а через минуту к Мак-Грегору вернулось – или он сделал вид, что вернулось, – прежнее благодушие.
– Вы это предложили от чистого сердца, да, от чистого сердца, – сказал он. – Дайте же мне пожать вам руку, Никол; и если мне когда-нибудь вздумается отдать сыновей в учение, я обращусь только к вам. Кстати, вы мне напомнили: нам с вами нужно еще рассчитаться. Эй, Эхин Мак-Аналейстер, принеси мой кошель!
Высокий, крепкий горец, к которому он обратился, очевидно его адъютант, принес из какого-то потайного места большую кожаную сумку, какую знатные особы в Горной Стране носят у пояса, когда выходят в полном снаряжении, – мешок из шкурки морской выдры с богатой серебряной отделкой.
– Никому не советую открывать этот кошель, не разузнав сперва моего секрета, – сказал Роб Рой.
Затем он повернул одну пуговку в одном направлении, другую – в другом, выдернул одну кнопку, нажал другую – и горловина кошеля, прикрытая толстой серебряной пластинкой, открылась так, что можно было просунуть руку. Как бы окончательно снимая с обсуждения предмет, о котором говорил мистер Джарви, Робин стал объяснять мне, что в сумке спрятан маленький пистолет и его курок соединен с задвижками в один общий механизм, так что если кто-нибудь попробует, не зная секрета, открыть замок, пистолет непременно выстрелит, и заряд, по всей вероятности, угодит в посягнувшего на чужое сокровище вора.
– Вот кто, – сказал хозяин, погладив пистолет, – вот кто верный мой казначей.
Наивное это изобретение в применении к меховой сумке, которую можно было распороть, не прикасаясь к пружине, привело мне на память те строки из «Одиссеи», где рассказывается, как некогда Улисс для сохранности своих сокровищ довольствовался затейливой и запутанной веревочной сеткой, накинутой на морскую раковину, куда он их складывал.
Бэйли надел очки, чтоб разглядеть механизм, и, кончив осмотр, с улыбкой и со вздохом вернул сумку хозяину.