Роберт Маккаммон. Рассказы
Шрифт:
— Не так много, — ответил Ван Хельсинг. — Мужчина без ушей не привлекателен для женщин.
— Да, верно. Ну хорошо, я вас слушаю… сэр, — добавил он с почтением не столько к самому гостю, сколько к его банковскому счёту.
— Я пришёл сюда по совету мистера Мортона Шевановски, — начал Ван Хельсинг. — Мне объяснили…
— Постойте, постойте! — Циммерман поднял вверх сразу обе мощные руки, в одной из которых ещё дымился «Честер». — Прошу прощения… вы сказали — Мортон Шевановски?
— Я так сказал.
— Я считал, что он умер.
— Nee [36] ,
— У этого старого сук… джентльмена была потрясающая коллекция автомобилей. Но бог ты мой, я не слышал про Шевановски много лет! Та последняя картина, которую он сделал в… шестьдесят девятом, если не ошибаюсь… «Наплачь мне полный гроб»… добила его окончательно.
36
Нет (нидерл.).
— Вспоминаю. Очень популярный в Крымии.
— Кажется, я слышал звон фанфар? — не сдержался Циммерман.
— Я ничего не слышал, — безразлично ответил Ван Хельсинг.
— Этот фильм… та сцена с младенцем и вилами — это уже слишком.
Ван Хельсинг пожал плечами:
— Все знают, что они были ненастоящими, эти вилы. Но я с давнего времени в восхищении его работой. Никогда не могу забыть, в шестнадцать лет… смотрел «Темницу болгарской девушки». Без разрешения семьи, но вы понимаете сами. А потом «Король Крабового острова». Ах, какие воспоминания!
— О-хо-хо. Это было время европейского изгнания Шевановски, когда отдел нравов застукал его с четырнадцатилетней цыпочкой. Но позвольте спросить… чем вы занимаетесь? То есть… очевидно, вы довольно состоятельный человек, я прав?
— Моя семья, — Ван Хельсинг чуть дернул головой вперёд, словно кланяясь своим почтенным предкам, — мой прадед изобрёл то, что теперь носит название «канцелярские кнопки».
— Кнопки, — повторил Циммерман скорее холодным, чем доброжелательным, тоном. — Ага… хорошо.
— Кнопки с цветными головками, — продолжил Ван Хельсинг. — Разных цветов. Очень популярны в моей стране.
— И какая же это страна?
— Мир.
Ответ сопровождала обезоруживающая и чуть ли не ослепительная улыбка во все идеально вычищенные зубы.
Циммерман сделал последнюю затяжку, затушил сигарету в пепельнице и прочистил горло, прежде чем перейти к делу.
— Значит, Шевановски отправил вас ко мне. Хорошо… понял. Так что вы хотите сделать?
— Телевизионный спектакль, — ответил Ван Хельсинг. — Я против вампиров.
— Вампиров.
Новая волна холодного тона хлынула в мир Ван Хельсинга.
— Это правильно. Я раздумываю, когда в Женеве, что упускаю нечто важное. Понимаете, ja? Я раздумываю… моё имя. Моё имя должно иметь важность.
— Вы говорите о фильме «Дракула»?
— И о книге перед таковым. Моё имя вот здесь, на бумаге. Я раздумываю… раздумываю… и да, внезапно имею ответ. Я должен снять спектакль, сам в главной роли. Ван Хельсинг
— Я улавливаю суть. — Глаза Циммермана снова потускнели, возбуждение от колоссальной суммы угасло. — Позвольте только заметить, что телестудии не заинтересуются этим в обозримом будущем. Им нужны семейные драмы, полицейские, врачи, комедии со счастливым концом. И вообще всё это уже было. Слышали когда-нибудь о «Ночном охотнике» Колчака?
— Никогда.
— Так вот, это уже было. И было, и было, пока люди не устали от вампирской клоунады и прочего хлама. Это очень-очень-очень старо. Киностудии ещё покупают подростковые поделки с кровищей, но телевидение не желает к такому даже прикасаться. О, я понимаю, почему Шевановски послал вас ко мне. Он застрял в этом европейском старье. — Циммерман состроил сочувственную, как он надеялся, гримасу. — Мне жаль этого парня. Он летел вперёд и делал достойную карьеру, пока не связался с «несвятой троицей». Джонатан Линч, Фэтти Харбакс и Орлон Кронстин. Вам незнакомы эти имена, но они погубили много талантов.
— Мне жаль это услышать, но я говорю, что мистер Шевановски не погублен и очень далеко от такой судьбы.
Циммерман не знал, что ещё сказать. Ему казалось, что они прошли всю дорогу до конца, сколько бы баксов ни было у этой европейской дешёвки. Но, возможно, придется сделать ещё один шаг.
— У вас есть сценарий? Какой-то план? — Ван Хельсинг озадаченно посмотрел на него, и Циммерман добавил: — Что-то, записанное на бумаге.
— Нет, никакой бумаги. Всё здесь. — Он постучал по лбу концом мундштука. — Я думаю, вы не ухватываете, что я говорю. Это не для того, чтобы записывать, вообще. Никакого сценария. Мы идём и делаем это по-настоящему.
— По-настоящему, — повторил Циммерман. — Что?.. Настоящие вампиры?
— Мы их сделаем такими. — Ван Хельсинг помолчал, чтобы смысл сказанного показал свои клыки. — Всё похоже на настоящее. Я охочусь на вампиров, как по-настоящему. Как моё имя. Мы идем в тайные места вампиров, мы нападаем… иногда они нападают первыми… но в конце Ван Хельсинг всё равно pobjednik. О… простите. Победитель.
— Что? Вы ведь говорите про актёров, правильно? Про людей, наряженных вампирами, чтобы вы могли войти и вбить кол им в сердца или что-то в этом роде?
— Я сам и моя команда. Мы строим это. Мы идём по всему миру, охотимся на вампиров. И на короля вампиров. Кто он? Или она, если королева. Где? Лондон? Амстердам? Каир? Голливуд? Где? И вы понимаете, что мы делаем всё так, что это выглядит настоящим… ничего написанного, всё случается, как случается. Даже съемка выглядит необычно… фильм выглядит как настоящее, свет и темнота настоящие, всё таким образом. И люди наблюдают… они здесь… неделя за неделей… охотятся… вместе с нами идут в drevni [37] пещеры и в подземелья замков… в катакомбы Берлина и в итальянские горы. От места к месту, спектакль. И моё имя делает его настоящим. Вот ваш миллион, сидит перед вами.
37
Древний (словен.).