Роберт Маккаммон. Рассказы
Шрифт:
Он выбрался из тростника на заиленную пойму. Сверху повеяло горячим дыханием, а затем его талию, словно язык лягушки, оплела та эластичная штуковина. У охотника перехватило дыхание, когда его подняло в воздух и, вращая, потянуло к блестящим, острым, как бритва, зубам.
Ящер не дожил бы до шестидесяти четырёх лет, если бы притворялся мертвым. Он сражаося с липкой, влажной конечностью, сжимавшей его. Лупил кулаками, пинал ногами, вопил и извивался. Старый Папа держал крепко и уцелевшим глазом наблюдал за бесновавшимся перед ним охотником — так человек может смотреть на муху, угодившую
Он попался. Чудовище понимало, что он попался. Ящер ещё не вконец сбрендил, чтобы не сознавать этого. И тем не менее, он продолжал бороться со зверем, продолжал орать и неистовствовать, а Старый Папа изучал его, слегка наклонив набок свою огромную заскорузлую голову; по глубоким трещинам на уродливой роже струилась вода.
Сверкнула молния, но грома не последовало. Затем Ящер услыхал пронзительный вой. От разлившегося в воздухе электричества начало покалывать и пощипывать кожу, мокрые волосы заплясали на голове.
Старый Папа вновь заворчал. Вспыхнул очередной разряд — на этот раз ближе.
Мерзкая тварь выпустила его, и Ящер, будто бесполезный объедок, плюхнулся в ил.
Старый Папа, задрав голову, изучал звездное небо.
Серп луны по спирали спускался к земле. Ящер наблюдал за ним, и сердце громко бухало у него в груди, пока руки и ноги вязли в трясине. Полумесяц стрелял прожилками синих молний, словно ощупывая болото внизу. Медленно, неспешно, приближался он к Старому Папе. Монстр воздел когтистые лапы, и над топями разнесся громогласный вой, будто заиграла тысяча труб.
Ящеру подумалось, что подобный крик могло бы издавать потерявшееся вдали от дома существо.
Полумесяц — нет, не полумесяц, а блестевший металлом объект — теперь висел почти над самой головой. Оглушительно визжа, он парил над созданием, что носило имя Старого Папы, и Ящер видел, как вокруг зверя, словно приветственные знамена, пляшут разряды молний.
«Попляшем», — подумал он. — «Порезвимся».
Старый Папа заурчал. Кряжистое тело тряслось, как у ребенка в предвкушении Дня рождения. А потом голова Старого Папы повернулась, и единственный глаз вперился в Ящера.
Электричество струилось по волосам охотника, бежало по костям и сухожилиям. Его словно подключили к розетке неизвестной конструкции, пломбы во рту искрились болью. У охотника перехватило дыхание, когда Старый Папа шагнул в его сторону, погрузив в ил древнюю, гротескную лапу.
Нечто — щупальце, третья рука, да что угодно — вылезло из груди Старого Папы. Конечность зачерпнула грязи и окрасила ею лицо человека, словно оставила родовое клеймо. Прикосновение было липким и грубым, в ноздри ударила вонь болота и рептилий.
Затем Старый Папа обратил морду к металлическому полумесяцу и поднял лапы. Над поймами полыхали и трещали молнии. Птицы кричали на своих деревьях, обеспокоенный рев аллигаторов оглашал ночь.
Ящер зажмурился, ослепленный невыносимо ярким светом.
И, когда двумя секундами позднее сияние угасло, оказалось, что молнии забрали с собой Старого Папу.
Аппарат возносился в небеса. Медленно, неторопливо… Затем он увеличил скорость и, мелькнув размытой полосой, исчез. Над объятым какофонией воплей болотом
«Семинолы оказались правы», — подумал Ящер. — «Попали в самую точку. Старый Папа явился в болото верхом на молниях, и домой отправился точно таким же образом».
Что бы это все ни значило.
Некоторое время охотник отдыхал, лежа в грязи своих владений.
Незадолго до рассвета он заставил себя подняться и нашел обломок глиссера, плававший поодаль от илистой поймы. Разыскав также один из багров, он улегся на расколотые останки судна и начал проталкиваться сквозь изломанные камыши к далекому берегу. Болото пело вокруг Ящера, пока он полз на брюхе домой.
Перевод: Е. Лебедев
Призрачный мир
Robert McCammon. "Haunted World", 1989.
А ведь я уже точно знал, что наступил конец света, когда зашел в комнату и увидел в своём кресле Уильяма Шекспира.
Вернее, мне кажется, что это был именно он. В любом случае, это был один из тех ребят, что носят крахмальные воротники и бархатные пиджаки и сыплют устаревшими словечками, будто старшеклассники в школьной пьесе. Я позвал Веру. Крикнул ей: «Вера, иди сюда скорее, взгляни-ка на это!» — и она тут же вбежала в комнату. Разумеется, мы и раньше видели призраков, как и любой в нашем мире, но Уильям Шекспир, который сидит в твоём кресле и смотрит телевикторину — чертовски необычная картина.
Время от времени он шевелил губами: похоже, пытался отвечать на вопросы телеведущего. Затем откидывал голову назад, закрывал глаза и произносил: «Горе мне». Ясно и четко, как звон церковного колокола. В комнату вошёл Бен-младший, встал между мной и матерью, и мы втроем наблюдали, как призрак пытается беседовать с телевизором. Старый добрый Уилл выглядел таким же, как и остальные призраки: он был не совсем здесь. О, его прекрасно можно было разглядеть, и даже можно было угадать цвет его волос, кожи и одежды, но он был каким-то туманным, и сквозь него просвечивала обивка кресла, на котором он сидел. Он потянулся к торшеру, стоявшему позади него, но призрачная рука не могла до него дотронуться. «Горе мне», — повторил он и посмотрел на нас, стоявших в дверном проеме. Глаза у него были грустные. Это были глаза человека, который потерялся во время длительного путешествия и никак не может найти дорогу домой.
Вера спросила его:
— Хотите, я переключу канал?
Она всегда была вежлива с призраками, решившими посетить наш дом. Даже если их никто не приглашал. Старый добрый Уилл начал потихоньку растворяться в воздухе. Это нас не удивило, ведь мы уже не раз видели подобное. Через минуту в комнате осталось только его лицо, бледной луной повисшее в воздухе. Затем и оно исчезло, остались лишь глаза. Глаза пару раз моргнули и тоже испарились. Но все мы понимали, что старина Уилл ушел не навсегда. Он не мог уйти далеко. Он, как и другие, был вынужден скитаться по призрачному миру. Хаос, вот что это такое.