Робеспьер. В поисках истины
Шрифт:
Всю жизнь помнила Магдалина эту встречу, так неизгладимо врезалась она ей в сердце. Но никому она не рассказала про неё. Да и что было сказать? Как объяснить чувства, волновавшие её? Она стояла как бы у преддверия тайны жизни, ясно предчувствуя то, что должно было свершиться, но, чтоб выразить то предчувствие, слов не находилось на человеческом языке. Загоревшимся в ней светом озарялись неземные горизонты, и с каждым шагом по новому пути чувствовала она себя всё ближе и ближе к Непостижимому.
Теперь она уже понимала, что идти к истине проторёнными тропинками не стоит, непременно заблудишься и отдалишься от цели. Надо терпеливо и в одиночестве ожидать наития Духа. Тогда Он сойдёт, но всегда оттуда, откуда Его не ждёшь.
«Дух, идеже хощет, веет»...
Это их изречение, симионовцев, но они повторяют
Когда она пришла к ним с истерзанным сердцем и жаждущей утешения душой, они ничего не захотели ей дать взамен разбитого счастья. Они не только не утешили её, показав ей хоть луч того света, к которому она стремилась и которого они в ослеплении своём мнят себя обладателями, но ещё омрачили перед нею этот свет, заронив ей в сердце сомнение в Его святости, — вот что они сделали. В чём же их заслуга перед Богом? Чем они лучше тех, от которых они с проклятием брезгливо отворачиваются?
Ни разу не испытывала она с ними того, что чувствовала сегодня в присутствии незнакомца, ожидавшего её в часовне, такой душевной радости и удовлетворения, такой блаженной уверенности в милосердии Божием, в премудрости Его и благости. А человек этот ничему её не поучал, ни молиться, ни проклинать, ни ненавидеть, он только плакал и сокрушался возле неё о своём горе. А что это за горе, она и до сих пор не знает, да и не узнает, верно, никогда, но она сняла с души его это бремя, на радость себе и ему, и почувствовала в себе присутствие Духа в первый раз с тех пор, как ищет Его.
XIV
Магдалина прошла садом, через террасу в дом, никого не встретив.
Был одиннадцатый час ночи, но по коридорам ещё сновали люди, в маленькой гостиной горели свечи, а попавшийся ей навстречу казачок объявил, что у боярыни уже давно сидит Карп Михайлович Грибков.
Пришёл он к боярышне Магдалине Ивановне и, узнав, что она ещё не вернулась домой, просил позволения подождать, а тут боярыня, услышав чужой голос, вышла к нему и позвала к себе.
Магдалина поспешила пройти в маленькую гостиную и застала Софью Фёдоровну в большом волнении. Да и Грибков показался ей чем-то расстроен. Оба, не спросив у неё, где она была и почему вернулась так поздно, принялись сообщать ей неприятные вести, и тут только Магдалина узнала, как хлопотал старик для Курлятьева и как близок он был к успеху.
— Представь себе, Карп Михайлович нашёл убийцу князя! — объявила Софья Фёдоровна, когда дочь её, ответив на низкий поклон подьячего, опустилась в кресло в углу, до которого не достигал свет лампы, зажжённой на столе перед диваном.
— Не нашёл ещё, боярыня, хотя и мнил найти, — печально поправил г-жу Бахтерину Грибков.
— Но это новое доказательство невиновности нашего Феди! — вскричала она.
— Эх, сударыня, давно мы это знаем, да что толку-то! Надо было настоящего убийцу найти, вот главное, и я было нашёл его. Вот уж где он у меня сидел, — прибавил старик, постукивая указательным пальцем правой руки по тому же пальцу у левой. — Да спорхнул, каналья!
Он обстоятельно повторил Магдалине то, что передавал перед её приходом Софье Фёдоровне, как ему после долгих и тщетных поисков удалось добраться по народной молве, подбираемой отрывистыми клочками по базару и трактирам и от верных людишек, всюду, по его поручению, шныряющих, ко всему прислушиваясь и присматриваясь, как ему удалось напасть на след одного малого по имени Григорий Горячий. Про этого человека шла молва, что он причастен к убийству, за которое понапрасну терпит Курлятьев. Этого Григория Горячего Грибков лично не знал, но много слышал про его мошеннические подвиги от его товарищей, переловленных и посаженных в острог, а также через его сожительницу Штукатуриху, ютившуюся в Принкулинской усадьбе с отцом своим, слепым нищим. Чтоб найти Горячего, надо было отыскать
Грибков с этого начал. Это было нелегко, но тем не менее удалось ему, точно так же, как и подбиться к этой бабе и овладеть её доверием. Ну, разумеется, без денег не обошлось. Стало-таки ему в копеечку знакомство с этими милыми людьми. На одну водку, чтоб развязать язык ведьме, сколько рублей просадил! А ещё дороже обошёлся ему подкуп тех из бывших приятелей Горячего, которых ему удалось перетянуть на свою сторону щедрыми подачками и ещё более щедрыми обещаниями.
Но зато и добился он множества драгоценных сведений. Открыл он, во-первых, что Горячий уж года два как перешёл в симионовскую секту и что из-за этого чуть было навсегда не разошёлся с Штукатурихой. Но потом, а именно месяца три тому назад, они помирились, и она хвасталась, что он ей лавочку с красным товаром обещался открыть в селе, на большой дороге к Киеву. Уже давно перестал он пить и с прежними приятелями вожжаться, и лучше его работника трудно было по всей окрестности найти. Угрюмый, молчаливый и всегда трезвый, ничем нельзя было отвлечь его от работы. Специальностью его сделалось садоводство. Но, чтоб найти его, надо было обращаться к Штукатурихе, потому что постоянного жительства у него нигде не было. Нынешней весной, после приезда сюда Курлятьева, его видели на базаре, а также в губернаторском саду; тут он розы сажал да новые дорожки прокладывал и наконец нанялся в княжеское поместье аллеи пообчистить да фруктовые деревья обкопать. Работал он там также и в цветнике, под окнами княжеской спальни, а следовательно, мог, как нельзя лучше, ознакомиться и с особенностями местности, и с привычками князя. Вместе с другими торопился он разукрасить сад ко дню именин хозяина. И, наконец, перед тем как съехаться гостям, пришёл в контору за расчётом. Но его не удовлетворили, приказали ждать под тем предлогом, что управителю не с руки расплачиваться с рабочими по одиночке. Горячий молча выслушал это решение и скрылся. С тех пор никто его там не видел.
Ни к праздничному именинному обеду с пирогами и вином, ни на следующий день, среди любопытных, прибежавших за много вёрст поглядеть на убитого князя, он не появился.
Можно себе представить, как ухватился Грибков за эту улику! И чем дальше, тем больше возникало таких улик! С тех пор Горячий и здесь не появлялся, но с Штукатурихой он, должно быть, где-нибудь да виделся и, без сомнения, сообщал ей о результате своих деяний. С месяц спустя после ареста Курлятьева, она спьяна провралась, что, кабы проклитики их не надули, они купили бы лавку жида Блума, что продавалась за сходную цену наследниками этого самого жида, сосланного за добрые дела в Сибирь. Товар у неё давно закуплен и в надёжном месте запрятан. На товар капиталу хватило, а на лавку обещали дать, да надули, окаянные, чтоб им пусто было, дьявольскому отродью.
Клевреты Грибкова уже за нею следили, и слова эти были в точности ему переданы. А с неделю спустя, один из обитателей Принкулинской усадьбы обмолвился, тоже спьяна, конечно, что Гришка Горячий к убийству причастен.
Из сопоставления этих обстоятельств нетрудно было вывести, что стоит только поприжать этих двух: Штукатуриху и Горячего — и на дело Курлятьева прольётся новый и совершенно неожиданный свет.
— Всё это у меня было так чистенько подведено, комару и носу не подточить, — вздохнул Карп Михайлович, — надо же было такому несчастью случиться!
— Да что случилось-то? — спросила Магдалина задыхающимся от волнения голосом.
— Пронюхали откуда-то проклитики, что козни их уже почти что открыты и что от ответа им не спастись, если нам удастся на Горячего руку наложить, ну, и дали ему утечь. Им это ничего не стоит. Бывали примеры, что в день казни из рук палача своих вырывали, вот они какие молодцы! С ними тягаться умеючи надо. Третий день, высунув язык, бегаю, разнюхиваю, куда этот чёрт Горячий делся, и всё понапрасну. И Штукатурихе неизвестно, куда он лыжи направил. Клянётся и божится, что они за границу его сплавили. И сама в таком отчаянии, что нельзя ей не верить. Ведь я обещал ей ослобонить сына из солдатчины, если она нам убийцу князя найдёт, и ей известно, что в нашей власти это сделать. В губернском-то правлении водятся ещё у меня верные людишки, слава Богу, и не такое дело, как малого в рекрута негодным показать, для меня сварганят, — наивно сознался старый подьячий.