Робеспьер. В поисках истины
Шрифт:
— Если он в числе жертв, — воскликнула Кларисса, обезумев от горя, — то вы должны закричать народу, что это ваш сын.
— Это невозможно! — отвечал Робеспьер. — Мне ответят, что мой сын — шуан и что я должен быть благодарен комитету, что он спас меня от такого позора.
В эту минуту Тереза вошла в комнату, дрожа от страха.
— Мама, мама, их везут! — промолвила она, вспомнив предостережение Леба.
Увидав Робеспьера, она остановилась.
— Это — друг, который нас спас.
Но когда Тереза хотела подойти к окну, то она остановила её рукою.
— Нет, нет! Не для тебя такое
Тереза повиновалась и, подняв свои голубые глаза, полные слёз, стала молиться.
На улице шум всё усиливался. Слышны были дикие крики, грубый хохот, безобразные шутки. Вся ненависть и всё безумие парижской черни вылились наружу.
Первая телега с приговорёнными тихо подвигалась по улице Мартруа, предшествуемая пьяными исступлёнными женщинами, которые неистово плясали карманьолу под звуки революционных гимнов. Робеспьер открыл наполовину ставень, чтобы лучше рассмотреть, кто находился в первой телеге. Кларисса хотела также выглянуть, но он силой её удерживал:
— Нет, нет, я буду смотреть один.
— Вы его видите? Скажите мне, он здесь?
— Нет, — отвечал Робеспьер, по-прежнему не допуская её к окну.
Неожиданно Максимилиан дрогнул, и она воскликнула:
— Он здесь! Он здесь! Я знаю, что он здесь!
И она снова рванулась к окну.
— Клянусь, его нет! — произнёс Неподкупный и, выпустив из своих рук Клариссу, обтёр платком свой лоб, на котором выступил холодный пот.
Первая телега проехала, и мало-помалу стали замирать крики, пение, говор толпы. Оливье не было в первой телеге, но он мог находиться во второй.
Между тем Тереза, стоя на коленях и не спуская глаз с церкви, продолжала молиться:
— Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя твоё, да приидёт царствие Твоё, да будет воля Твоя.
Но её голос был заглушён новым взрывом криков и пением.
Dansons la Carmagnole! Vive le son! Vive le son! Dansons la Carmagnole! Vive le son! Du canon!.. [1]Пользуясь тем, что Робеспьер прозевал минуту, Кларисса приблизилась к окну с криком отчаяния:
1
Пляшите карманьолу Ура! Ура! Ура! Пляшите карманьолу! Ура! Ура! Пушкам ура!
— Вторая телега!
— Их две! — прибавил Робеспьер; хотя и малого роста, он был выше Клариссы и мог видеть через её плечи.
— Две телеги, значит, Оливье в них! — продолжала Кларисса. — Я чувствую, что он в них!
Страх овладел ею до такой степени, что она забыла предосторожность и едва не высунулась в окно. Робеспьер не мог удержать её, и она не обращала внимания на его слова.
— Это безумие, вас могут увидеть!
Между тем Тереза окончила молитву Господню и начала взывать со слезами к Богородице:
—
Неожиданно раздался вопль отчаяния: Кларисса узнала Оливье.
— Вот он! Вот он в телеге! — стонала она.
Робеспьер, полумёртвый от страха, напрягал своё зрение, но ничего не видел.
— Как вы не видите? Вот юноша с опущенной головой.
Кларисса с неимоверными усилиями хотела раскрыть широко ставень, но Робеспьер неистово боролся с нею.
— Это неправда! Это не Оливье! — промолвил Максимилиан. — Посмотрите, юноша поднял голову. Вы видите, что это не он.
— Так он в другой телеге.
Однако Кларисса была так истощена, что невольно опустилась в кресло. Шум начал замирать вдали. Робеспьер свободно вздохнул: это была, конечно, последняя телега.
— Смотрите вы, — промолвила Кларисса, — я более не могу.
Она закрыла лицо руками, и крупные слёзы потекли между её пальцев. Робеспьер открыл ставень в надежде, что смертельная пытка окончилась. Приближалась ещё новая телега. Усиливающийся шум на улице предвещал её появление. Одним прыжком Кларисса очутилась опять у окна.
— Неужели это никогда не кончится! — вырвалось из её груди.
— Ради Бога, не кричите! — произнёс Робеспьер, протянув руку, чтобы зажать ей рот.
Кларисса не слушалась его и громко кричала:
— Я пойду на улицу! Я положу этому конец! Это слишком ужасно!
Робеспьер продолжал с ней бороться, но эта сцена наконец обратила внимание Терезы, и она мгновенно поняла, в чём дело.
— Оливье везут на эшафот?
— Да, да, Оливье хотят убить, — произнесла Кларисса, забывая обо всём.
— Оливье хотят убить! — повторила Тереза, и её раздирающий вопль раздался во всём доме.
— Мама! Мама!
Несмотря на все усилия и мольбы Робеспьера, Кларисса продолжала рваться и кричать.
— Я хочу вырвать моего сына из рук палача, все матери мне помогут, а если он не отдаст мне моего сына, то пусть убьёт и меня. Пустите меня, ради Бога, я хочу спасти моего сына!
Робеспьер просил Терезу успокоить тётку, и молодая девушка, поняв всё безумие несчастной, старалась нежными словами возбудить в ней надежду, но её голос был заглушён диким рёвом толпы, которая неистово распевала:
Ah! са ira, са ira! Les aristocrates a la lanteme, Ah! ca ira, ca ira! Les aristocrates on les pendra [2] .Неистовым движением Кларисса вырвалась и бросилась к дверям, но Робеспьер задержал её и произнёс твёрдо, решительно:
— Вы останетесь здесь! Я вас не пущу! Я сам пойду. Если он будет в этой телеге, то я решусь на всё, чтобы его спасти!
Кларисса с сомнением посмотрела на него, и он прибавил:
2
На лад идёт! На лад идёт! Аристократов вздёрнут! На фонари! На фонари!