Родина

Караваева Анна Александровна

— Понятно, когда я был силен и здоров…

— Сережа, смотри на меня, прямо смотри мне в глаза. Милый, я чувствую, я знаю и уверяю тебя: когда люди вместе переносят несчастье, как вот мы с тобой, они научаются любить глубже, теснее. Знаешь, мы теперь страшно нужны друг другу, мы столько узнали, столько пережили… Знаешь, мне казалось, что я сны твои видела… Ты представляешь себе это?

— Представляю, — невольно улыбнулся Сергей, любуясь ее разгоревшимся, беспокойно играющим каждой своей чертой лицом. — Только ты, я вижу, научилась

меня утешать.

— Утешать? — с негодованием воскликнула Таня. — Нет и нет! Ни за что я не буду тебя утешать. Квашин…

— Квашин? — ревниво повторил Сергей. — Ты помнишь, как танцевала с ним и…

— Стыдись! — сурово протянула она и, помолчав, сказала твердо: — И тебе, тебе не позволю замахнуться на то, что ты дал моей душе!.. Ты понял меня?

— Да, понял, — прошептал он, затихая.

Она спокойно продолжала:

— Так вот, Квашин правильно говорил, что в таких случаях утешить нельзя. А подумай еще: в утешениях такого рода есть даже что-то лживое, да?

— Пожалуй, — нерешительно произнес Сергей. — Но откуда у тебя все эти мысли, Таня?

— Ах, все понемножку помогали мне в этом, в частности папа. Да и жизнь учит, Сережа. Война!

— Это верно, война в кровь нам вошла. Но, Таня, трудно будет мне и нам обоим, — сказал он, и лицо его потемнело. — В лучшем случае, хромой, однорукий, я буду завидовать всем здоровым людям. Я буду ревновать тебя к друзьям, знакомым, к твоей работе… Я не святой, к сожалению.

— Святых и не бывает, а разум твой при тебе остался, правда? Вот я и буду обращаться к твоему разуму, к твоей чести коммуниста-фронтовика… Помнишь, девица в старой сказке сколько людей вывела к живой, бегучей воде, а я одного тебя неужели из печали не выведу? — И Таня осторожно притянула к себе его руку.

— Выведешь, и на большом корабле по большой воде поплывем, — полушутя закончил Сергей.

— О, большая вода есть у нас везде, ты же знаешь… но она к тебе сама не придет, правда?

— Конечно, сам пойду… Только знаешь что: ты меня ругай чаще, Таня!

— Зачем же ругать, если не понадобится?

— Нет, уж давай уговоримся, ладно? Ты, в случае чего, стыди меня, глазами сверкай… ну, вот как сегодня… чтобы я был достоин тебя!

— Что ты, что ты! — смутилась она. — Погоди, вот скоро мы поговорим о твоей будущей работе. Помнишь, ты писал мне, что хотел бы после войны преподавать историю? Ну, а если будешь преподавать ее гораздо раньше? Будешь рассказывать ребятам о битве под Москвой, о Западном фронте сорок первого года… Как ты на это смотришь, милый?

— Д-да, возможно… Попробуй-ка с тобой не согласиться!

Расставаясь, Таня предупредила мужа:

— Завтра иду на завод с утра.

— Значит, у меня будешь только вечером?

— Да, мой дорогой.

Сергей представил себе длинный, томительный день, который его ожидает завтра, но пересилив себя, сказал:

— Ну, значит, буду тебя ждать. А на работе желаю тебе удачи с первой же минуты, как

придешь!

За час до начала смены Таня уже пришла на свой участок в механическом цехе. Заместительница, которая работала на ее сверлильном станке, постаралась оставить ей все в полном порядке. Но Таня, тем не менее, придирчиво осмотрела и сверху донизу обтерла свой станок.

В железном инструментальном шкафике все было сложено аккуратно, однако в самом укромном его уголке Таня обнаружила незаточенные сверла.

«А, голубушка моя! — с веселой насмешкой подумала она о своей заместительнице. — Вижу, вижу, ты считала это мелким делом! Ну, а я обожаю, чтобы сверла у меня лежали про запас!»

Таня тотчас же и подозвала своих сверловщиков. Трое юношей-подростков смущенно посмотрели по направлению ее взгляда.

— Вы что же, мои хорошие, — сказала она мягким, но строгим тоном, — без меня, я вижу, участок подметали, а сверла про запас не затачивали? Ну-ка, распорядитесь побыстрее!

Когда принесли сверла обратно, Таня несколько из них забраковала. Один из сверловщиков, плотный парнишка с толстой, будто разбухшей губой, на которой смешно пробивались усики, слегка заспорил:

— Татьяна Ивановна, да сверла, право, заточены как следует.

— Ну, смотри внимательнее! — И Таня, заставив его повертеть инструмент в руках, доказала, что он заточен небрежно.

— Ну, это уж вроде… тонкости! — упрямо усмехнулся толстой губой молодой парень.

— Ах, Петя, Петя! Еще учить тебя надо простым вещам! Ведь благодаря этим «тонкостям» сверло лучше действовать будет в работе. Вы же знаете, товарищи, мы с Чувилевым соревнуемся.

— Такой же молодой, как и мы, — не без задора произнес второй сверловщик, Никита, широкоплечий, темнорусый и чем-то напоминающий Игоря Чувилева.

Третий, Виктор, сухощавый, с миловидным бледным лицом и наивно раскрытыми по-детски глазами, поддержал товарища:

— Конечно, Чувилев такой же, как и мы, и ничего особенного в нем нет!

— Беспечные вы чудаки! — нахмурилась Таня. — Чувилев не зелень, как вы думаете, не новичок на заводе, Чувилев уже настоящий серьезный слесарь, и токарь-универсал, и рационализатор. Разве вы не знаете по нашей газете, что приспособление Чувилева к токарному станку уже приняли некоторые наши заводы-соседи?

— Да знать-то мы это знаем, конечно…

— То-то! Полезно правильно оценивать того, с кем соревнуешься, — с Чувилевым надо держать ухо востро!

Она говорила властными добрым голосом, смотря на этих юнцов как их наставница, от влияния которой зависит их поведение на работе и в жизни. Таней уже владело знакомое рабочее возбуждение, как всегда бывало с ней перед началом соревнования, — надо сразу точно и широко шагнуть и удержаться!.. Перед этим решительным шагом чуткий холодок освежал ее мысли, глаза смотрели зорко и жадно, готовые на лету заприметить любую задоринку.