Родишь мне сына
Шрифт:
— Лена!
Я встал и глянул замки. На входной двери были открыты все, кроме магнитного — его эта сучка не могла открыть. Он электрический, со сканером пальца.
— Вот тебе и слепая, мля. Как заправский медвежатник. Стоило закрыть глаза... Лена! Думаешь в прятки играть?!
Ее нигде не было. За окном льет дождь, входная дверь закрыта. Свет горит только в гостиной. Где же она? Неужто убежала?
Первым делом я проверил окна. Везде были решетки, но она фигура хрупкая, могла пролезть и между прутьев при желании. Только этого мне не хватало. Черт!
Я
— Лена! — крикнул я еще раз. Но кричал я в темноту. Повсюду темно, нет ни души, ни огонька. Ни одного света фар.
Не могла же она вот так просто прыгнуть вниз...
Постояв под ливнем минут десять и придя в себя, я просто смирился и закрыл эту дурацкую дверь. Она ушла, я снова был один.
Спустился вниз, открыл любимый бар. Плеснул вискаря. Сделал пару глотков. Но уже не вставляло. Мне казалось, я хожу по кругу. Этот цикл повторялся снова и снова, словно лабиринт. Я вертелся как белка в колесе. Даже не в колесе — скорее в мясорубке. Я сам крутил ее ручку и сам же себя мучил, перемалывая жизнь. Гребаный день за гребаным днем.
Все это было глупой затеей с самого начала. Вся эта линия с местью, ребенком, фальшивой слепотой. Из этого не могло что-то выгореть. Я просто гнался за воздушным замком, которого не было.
Зашел в ванную, включил кран на всю, чтобы вымыть руки и лицо. Вода била фонтаном в ладони. Впрочем, из-за дождя за окном было и так довольно шумно. Закатав рукава до локтей, я окунулся под холодную струю и стал тереть свою страшную рожу. Поднялся и взглянул на себя в зеркало. Хотел увидеть эту морду еще раз. Эти черные убитые глаза. Небритые щеки. И шрам.
Он никуда не девался. Огромная отметина от глаза до самого подбородка. Вся правая часть лица превратилась в нечто несуразное. Шрам делал меня чудовищем. Это видели все, кто контактировал со мной. Стоило войти куда-то в здание или в кабинет — и меня уже не забывали. Никогда. Это лицо со шрамом становилось моей фишкой, слава о нем шла впереди хозяина. Люди оглядывались, перешептывались. Боялись. Ненавидели меня. Все от меня бежали словно от монстра.
А я только и привык, что рычать и гнаться за ними вслед. Как бешеный пес. Словно маньяк. Больной на всю голову психопат. Так оно и было — каков снаружи, таков и внутри. Истинный урод — и физический, и моральный. А плата за это — одиночество.
Порой мне хотелось невозможного. Чтобы нашелся кто-то, кто не видел всех этих ужасов. Кто бы решил, что я не такой, каков есть на самом деле. Кто-то такой, кто бы не увидел моих шрамов — на лице и в душе. Только Валя так умела, только она. Только она меня видела другим...
С ее уходом дом опустел. Постель холодна. Мне уже больше ничего не хочется. Ни денег, ни престижа, ни уважения. Только сдохнуть. Уснуть и забыться, чтобы ничего этого просто не было.
Я подумал о снотворном и полез за ним в шкафчик. Долго там шарился на полках, открыв дверцу. А когда ее захлопнул, то увидел ее.
Девушку
Она была от меня в паре метров. Стояла под струями чистой воды и просто мокла, закрыв глаза. Такая юная, красивая. Вода, ударившись о волосы, сбегала по плечам, по нежной шее. Она струилась по округлой груди и капала с темных сосков.
Я просто прилип к перегородке из стекла и жадно ловил это мгновенье, словно сон. Она была так чиста и сексуальна. Мои ладони упирались в твердое, но я мечтал о мягкости тела. Хотел приблизиться и обнять ее. Прижать к себе и больше не отпускать.
В ту секунду я ловил флэшбек. Передо мной словно была опять она. Валентина. Стояла под душем и мыла свое тело. Гладила себя по шелковистой коже. Мылила волосы шампунем. Покрывалась стекающей пеной. Ее глаза закрыты. А когда она и поднимает веки, то все равно словно не видит — не обращает на меня внимания. Будто призрак — это я, а не она. Мы с ней словно в разных мирах и видимся только во сне.
Открыв стеклянную дверь, я вошел под душ.
Прямо в одежде — не снимая брюк и голубой рубашки.
Вода была теплой и приятной, будто в сказке. Я моментально намокал до нитки, но все делал шаг за шагом, чтобы прикоснуться к ней. Взять ее в замок из рук и впиться ртом в эти розовые губы.
— А! — взвизгнула она и вжалась в стену. — Боже!
— Успокойся, это я...
Она смотрела на меня стеклянными глазами и пятилась к углу. Прикрывшись ладонями. Готовясь выпорхнуть из моих рук, как канарейка. А я не оставлял ей выбора — только в этот раз отбросил предрассудки и просто пил ее как виски. По чуть-чуть, не спеша. С наслаждением. И медленным глотком.
— Прошу, не трогай!
Забившись в угол, Лена дрожала, как листочек на ветру. Но я бережно обнял ее за шею и сомкнул свои грубые губы с ее — такими нежными и сладкими. Как первый мед. Собранный в мае. Еще когда мир полыхает в цветах и обещает быть лучшим годом твоей жизни. Пахнет вишней и акацией. В воздухе запах сирени. С опаской раскрываются тюльпаны — всего лишь на день, на два. А потом их лепестки осыпаются, падают на землю. И вот один из таких лепестков я сейчас целовал.
Он был беззащитен и влажен. Просто таял на моих губах. А я прильнул к нему ртом и все никак не мог напиться этой сладостью. Этой невинностью. Этим бархатным нектаром ее губ.
Лана
Он меня поцеловал.
Это был мой первый раз. Я первый раз в жизни целовалась с мужчиной. Его губы вжались в мои, я ощущала в них мелкую дрожь страсти, ощущала жар. Он не давал мне уйти от поцелуя — просто держал меня за шею, не оставив выбора.
Марат проникал в меня дыханием, теплом. Он проник в меня языком и прикасался им к моему... Это было неописуемо.
Неописуемо жарко и страшно. Очень волнующе и бестактно. Безумно пугающе и в то же время очень сладко. Я сперва отбивалась, препиралась, хотела вырваться из объятий. Но вскоре мое тело поддалось волне голода — он овладевал руками, делал ноги не моими, делал их ватными. Они подкашивались в коленях и не слушались меня.