Родная старина
Шрифт:
Бояре были ошеломлены. Такого решительного нападения со стороны тринадцатилетнего ребенка они не ждали. Понятно, что у него нашлись советники, которые стали направлять его волю; это были его дядья: Юрий и Михаил Васильевичи Глинские. Они могли внушить ему уверенность в его силе и решимость действовать. Погубивши Шуйского, они теперь захватили правление в свои руки.
Опалы следовали за опалами. Многие бояре поплатились за свое властолюбие, за неумение угодить Глинским: одних выслали в ссылку, других казнили, а одному отрезали язык за «невежливые слова».
С годами у Ивана дикие наклонности все росли и росли. Никто его не сдерживал, никто
Венчание на царство Ивана IV и первые годы его правления
Когда исполнилось великому князю 17 лет, он призвал к себе митрополита и заявил ему, что хочет жениться, и притом на русской.
– Если я возьму себе жену, – сказал он, – из чужой земли и в нравах мы не сойдемся, то между нами дурное житье будет, потому хочу жениться в своем государстве, у кого Бог даст, по твоему благословению!
По словам летописца, митрополит и бояре даже заплакали от радости, видя, что государь так молод и между тем так мудр, что ни с кем не советуется. Пожелал он вместе с тем торжественно венчаться на царство и принять царский титул. Венчание было совершено в Успенском соборе, подобно тому как происходило венчание Димитрия, внука Иоанна III. Юного самодержца, очевидно, тешила мысль уподобиться и по власти, и по титулу царям Давиду, Соломону, Константину и другим, о которых он много читал.
Вскоре за венчанием на царство совершена была и царская свадьба. По всем областям к князьям и боярам была разослана следующая грамота:
«Когда к вам эта наша грамота придет, и у которых из вас будут дочери-девицы, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к нашим наместникам на смотр, а дочерей-девиц у себя ни под каким видом не таили бы. Кто же из вас дочь-девицу утаит и к наместникам нашим не повезет, тому от меня быть в великой опале и казни. Грамоту пересылайте между собою сами, не задерживая ни часу».
Были собраны девицы со всего государства. Выбор царя пал на Анастасию, дочь умершего окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина. 3 февраля была отпразднована царская свадьба.
Женитьба не изменила царя. Он продолжал вести разгульную, беспорядочную жизнь. Глинские по-прежнему заправляли всеми делами. Наместники их творили всякие насилия и неправды. Управы на них искать было негде: юный царь не любил, чтобы его беспокоили просьбами или жалобами. Некоторые, впрочем, пытались жаловаться ему. Явились к нему 70 псковских людей с жалобой на своего наместника. Это не понравилось царю; он стал издеваться над жалобщиками, велел им поджигать волосы и бороды.
Это происходило в одном подмосковном сельце, где был на ту пору царь. В это время пришла к нему весть, что в Москве с одной колокольни сорвался большой колокол. Падение колокола считалось предвестием большой беды, и царь поспешил в Москву.
Было и другое предзнаменование. Жил в то время в Москве юродивый Василий Блаженный. Ходил он обнаженный, «как Адам первозданный» и в стужу, и в летний зной. Его чтил народ, как угодника Божия. В полдень 20 июня прихожане видели его в церкви
Воздвижения на Арбате, –
– Это не к добру, чует он беду, – говорили в народе. Все были напуганы и в страхе ждали неведомого несчастья.
На другой день, 21 июня, в этой самой церкви вспыхнул пожар. В то время была такая буря, что выворачивало с корнем деревья, срывало крыши. Огонь ветром переносился с кровли на кровлю. Скоро запылала большая часть Москвы. Буря занесла пламя и в Кремль; загорелся верх соборной церкви, а потом занялись и царские палаты; погорели оружничая палата с оружием, постельная палата с казною. Митрополит Макарий, который молился в это время в соборе, чуть было не задохся от дыма и едва спасся через тайный, подземный ход.
Сгорели в Кремле монастыри и много дворцовых зданий. Огонь добрался до пороховых погребов в кремлевских стенах; их разрывало с ужасным треском. Нередко бывали пожары в Москве, но такого еще не бывало. Большая часть города обратилась в пепел. В огне погибло, говорят, около 1700 взрослых людей и множество детей. Царь с семейством жил в это время в своем загородном доме, в селе Воробьеве. Отсюда, с Воробьевых гор, он мог видеть ужасный пожар.
Тысячи москвичей остались без крова и без хлеба. Многие не могли найти своих близких, пропавших без вести. Особенно плохо пришлось, конечно, бедному, простому народу. Пошли ходить слухи, что лихие люди напустили колдовством беду на Москву, и начались волнения. Народ особенно не любил Глинских, которые всячески теснили его. Было много врагов у них и среди бояр. Когда царь приказал произвести розыск, какие чародеи причинили беду, и бояре стали спрашивать народ, кто зажигал Москву, то в толпе закричали:
– Княгиня Анна Глинская волхвовала с детьми своими и людьми: вынимала человечьи сердца, клала в воду да тою водою по Москве кропила; от этого Москва и выгорела!
Один из Глинских, князь Юрий, был в это время вместе с боярами на площади; почуял он беду, когда услышал такие речи в народе, и поспешил укрыться в Успенском соборе; но враги Глинских натравили толпу на него. Разъяренная чернь ворвалась в собор, убила Юрия, выволокла труп и кинула на том месте, где казнили преступников. Расходившаяся толпа бросилась затем на двор Глинского, разграбила все имущество, людей его перебила. Но этого было мало. На третий день после убийства князя Юрия чернь толпами повалила в село Воробьево, к царскому дворцу, и громкими криками требовала, чтобы царь выдал ей на расправу свою бабку, Анну Глинскую, и другого сына ее, Михаила, которые будто бы спрятаны в царских покоях. Царь был поражен этим страшным движением народа, однако не потерял решимости – велел разогнать мятежников выстрелами; испуганная толпа рассеялась. Но главные коноводы, которые направили ярость толпы на Глинских, остались невредимы. Напуганный Михаил Глинский уже и не думал о борьбе, он хотел было даже бежать в Литву.
Царь был, конечно, сильно потрясен всеми этими событиями: перед ним стояла грозная толпа народа, в котором была вся его сила и опора, которым по воле Божией он был призван править, и эта толпа совершила дикую расправу с его дядей; он, государь, своими ушами слышал грозные крики разъяренной черни, которая требовала от него, от своего владыки, выдачи остальных родичей. Было над чем задуматься! Не кара ли это небесная за тяжкие грехи? Не внушение ли это свыше ему, царю, забывшему о своем царстве? Такие потрясающие события не проходят даром. Иван словно очнулся. Совесть заговорила в нем.