Родная старина

Сиповский В. Д.

– Мы сдадим город, если ты нас помилуешь, не казнишь смертью. Если же не обещаешь помиловать нас, то будем держаться, хотя бы пришлось нам есть друг друга от голода!

Царь обещал им свое милосердие. Болотников явился к нему в полном вооружении, снял с себя саблю, «ударил челом в землю» и сказал:

– Царь-государь! Я служил верно по присяге тому, кто в Польше назывался Димитрием. Точно ли он Димитрий или нет, не знаю: я не видал его прежде. Он меня покинул. Теперь я в твоей власти. В твоей воле убить меня, вот моя сабля – убей. Если же ты помилуешь меня, как обещал, то я буду тебе служить так же верно, как служил тому, кто меня оставил!

С торжеством вернулся Василий Иванович в Москву. Взятие Тулы праздновали,

как некогда взятие Казани. Лжепетра повесили, Болотникова отвезли в Каргополь и там утопили. Другим важнейшим мятежникам была оказана пощада. Шаховского сослали на Кубенское озеро; немцев, изменивших присяге, отправили в Сибирь, а менее важных пленников оставили на свободе без наказания.

Тушинский вор

Давно ожидаемый мятежниками Димитрий наконец явился. Это было незадолго до взятия Тулы. Кто был этот второй Лжедмитрий, трудно сказать – так разноречивы известия о нем. Наиболее вероятное сказание гласит, что он родом был из Стародуба; отсюда переселился в Белую Русь, где промышлял учительством, обучал детей грамоте. Бездомный скиталец и бедняк, он ходил в изодранном тулупе, в бараньей шапке даже летом: по бедности не мог он обзавестись летней одеждой. Из Могилева он перешел в Пропойск. Здесь его почему-то сочли шпионом и засадили в тюрьму. Чтобы избавиться от беды, он назвался боярином Нагим, дядею царя Димитрия. Ему поверили, и приказано было его отпустить. К нему пристало несколько таких же проходимцев, как и он. Мнимый Нагой и приставшие к нему явились в Стародуб, где распустили молву, что сюда скоро прибудет царь Димитрий. Один из товарищей самозванца, подьячий Рукин, приехал в Путивль и стал рассказывать, что Димитрий в Стародубе. Путивляне его задержали и стали добиваться верных известий.

– Мы тебя замучим, – говорили они Рукину, – если ты не укажешь нам царя.

Под стражею нескольких путивлян Рукин был отправлен в Стародуб. «Где царь?» – стали спрашивать у мнимого царского дяди; тот ответил, что не знает. Тогда стародубцы и путивляне принялись за ложного вестовщика, стали Рукина бить беспощадно кнутом, приговаривая при этом: «Скажи, где Димитрий!» Рукин не стерпел муки и закричал:

– Смилуйтесь, ради Николы Чудотворца! Я укажу вам Димитрия. Его отпустили.

– Вот Димитрий Иванович, – сказал он, указывая на мнимого Нагого. – Он потому не объявился сразу, что не знал, рады ли вы будете ему!

Указанному Димитрию нетрудно было смекнуть, что ему удобнее назваться этим именем и воспользоваться почетом и выгодами царского звания, чем упорствовать в прежнем своем самозванстве – выставлять себя Нагим: от него могли потребовать во что бы то ни стало указания, где царь, а в случае упорства, пожалуй, подвергнуть и пытке. Сообразив все это, он принял повелительную осанку и грозно прикрикнул на Стародубцев, истязавших Рукина. Те, пораженные решительным видом Лжедмитрия, повалились ему в ноги и закричали:

– Виноваты, государь, не узнали тебя! Помилуй нас! Рады тебе служить против недругов твоих.

С колокольным звоном стародубцы повели «царя» в город (замок), где устроили ему жилище, принесли ему дорогие подарки и деньги.

Из Стародуба разосланы были грамоты по северским городам; все русские люди призывались на службу своему царю. Отправлены были грамоты и в Москву.

– С Божией помощью, – говорилось в них, – Димитрий спасся от убийц, благодарит московских людей за то, что они помогли ему добыть престол, и просит их, чтобы в другой раз посадили его на царство.

В Северской земле, где давно уже ходили слухи о спасении Димитрия и ждали его с нетерпением, скоро набралось несколько тысяч охотников послужить ему.

Гулящего люда, как сказано, в Северском краю, а также в Литве, в русских украинах было вдоволь; эти свободные силы, не привязанные ни к какому делу, искали выхода. Нужен был

только благовидный повод для похода, а охотников до разгульной походной жизни и добычи было много среди вольнолюбивых жителей русской и литовской украины; притом же удачный поход Лжедмитрия I, обогативший иных сподвижников его, соблазнял многих. Вот почему нетрудно было навербовать себе сильное полчище и второму Лжедмитрию. Но он вовсе не походил на первого: тот, конечно, был убежден в своем царственном происхождении и в своем праве на престол, хотя убежден ложно, обманутый другими и названный Димитрием, а этот был сознательный обманщик, в полном смысле слова – самозванец. Человек он был ловкий, сметливый, но развращенный, нерешительный и подозрительный; он постоянно опасался, что его выдадут… Случайно назвавшись Димитрием, он пытался при первых же действиях своего полчища, когда начались распри и несогласия, бежать, но его не пустили: он нужен был тем, которые думали действовать его именем.

Со всех сторон стекались к самозванцу военные силы: из Литвы явился знаменитый наездник Лисовский, бежавший от смертной казни; прибыли со своими отрядами несколько именитых польских панов – охотников до боевой жизни. Целыми сотнями являлись шляхтичи: тут были должники, бежавшие от заимодавцев, были преступники, спасавшиеся от наказания, промотавшиеся и проигравшиеся люди. Весь этот сброд смотрел на войну как на ремесло, как на средство нажиться.

Явились на службу к самозванцу и запорожцы. Донских казаков привел Заруцкий. Таким образом собрались очень значительные силы. Это полчище всяких проходимцев и хищников под знаменами самозванца хлынуло на Русскую землю. Гетманство, или главное начальство над военными силами, взял на себя поляк князь Рожинский.

Весть о том, что царь Димитрий жив и идет с большой силой отнимать свое царство у Шуйского, быстро разнеслась по Русской земле. Самозванцу сдавались город за городом: сдались Карачев, Брянск, Орел. Отсюда разосланы были грамоты, увещавшие народ отступиться от Шуйского и не верить другим самозванцам, которые тогда появлялись один за другим в разных местах.

Весною 1608 г. самозванец двинулся из Орла к Москве. Под Волховом царское войско было разбито, и Лжедмитрий быстро двинулся к столице. В это время только что кончились здесь переговоры с польскими послами и заключено было перемирие на три года: Шуйский обязывался отпустить в Польшу Мнишека с дочерью и всех поляков, задержанных в Москве после мятежа 17 мая, а король должен был отозвать всех поляков, приставших к самозванцу, и вперед не верить и не помогать никаким самозванцам. Королевские послы известили Рожинского и товарищей его об этом условии перемирия; но те и внимания не обратили – заявили, что ничьих приказов слушать не намерены.

1 июня Лжедмитрий подошел к Москве и расположился станом в селе Тушине. В первой битве под Москвой, на реке Ходынке, самозванец потерпел неудачу; но все-таки положение Шуйского было неутешительно: не только ни один поляк не покинул Тушинского стана, но чуть ли не каждый день являлись сюда новые шайки и поляков, и русских. Прибыл в стан между прочими и Ян Сапега, знатный польский пан, осужденный в своем отечестве за буйство. Толпы русских тоже со всех сторон стекались в Тушино. На службу к самозванцу являлись и знатные русские бояре: князья Трубецкой, Черкасский, Сицкий, Засекины и др.

Узнавши, что Мнишек с дочерью возвращается в Польшу, самозванец послал отряд перехватить их на дороге. Это ему удалось. Мнишеку обещано было 300 тысяч рублей и несколько городов, и этот продажный человек вместе с другими уговаривал дочь свою, чтобы она признала самозванца своим мужем. Та долго противилась, наконец волей-неволей должна была согласиться. Признание Мариною Лжедмитрия II своим мужем сильно ему помогло: многих, колебавшихся еще признать его царем Димитрием, это убедило. Северные города стали один за другим сдаваться ему.