Родная старина
Шрифт:
В начале 1657 г. Хмельницкий без ведома царя вошел в тайный договор с Карлом X, шведским королем, и седмиградским князем Ракоци о разделе Польши. Украина по этому договору с остальными южнорусскими землями признавалась навсегда независимою от Польши. Хмельницкий, как было условлено, послал отряд казаков на помощь Ракоци. Царь, узнав об этом, отправил послов в Чигирин со строгим выговором Хмельницкому.
Но в эту пору старый гетман уже доживал свои последние дни. Долговременная война, постоянные боевые тревоги и опасности да горькие неудачи надломили его здоровье; притом ему было около шестидесяти лет. Последние же огорчения, надо думать, окончательно подорвали его силы. Когда прибыли царские послы, то
Хмельницкий оправдывался тем, что до него дошли слухи, будто царь хотел отдать Украину в руки полякам и послать им ратную помощь; затем Богдан ссылался на свою верную службу царю еще до подданства, напоминал, что он не допускал крымского хана разорять московскую украину, и в свою очередь корил русских бояр.
– Великому государю во всем воля, – говорил он, – только диво мне, что бояре ничего доброго ему не посоветуют: короною польскою еще не овладели и мира еще окончательно не заключили, а уже с другим государством, со шведами, войну начали…
В ответ на это бояре снова укоряли его… На другой день Хмельницкий старался всячески доказать им, что необходимо покончить с Польшей.
– Будем бить ляхов, – говорил он, – чтобы их до конца искоренить и не дать им соединиться с другими государствами против нас. Хоть они и выбирали нашего государя на Польское королевство, но это только на словах, – на деле этого никогда не будет!
Скоро после этого не стало Богдана. Месяца за два до своей смерти он, чувствуя упадок сил, созвал раду в Чигирине, чтобы избрали ему преемника. Рада эта осталась в памяти народа. Старый, уже ослабевший гетман трогательно прощался с товарищами своими.
– Братья, – говорил он, – если бы я должен был говорить к не знающим наших плачевных дел, то не стало бы у меня ни времени, ни сил, ни слов… Но вам известно, братья, столько же, сколько и мне, какие страшные угнетения, гонения, разорения, поругания и мучения терпел под игом поляков злосчастный русский народ и как страдала наша мать, православная Восточная церковь, как, лишенная своего богослужения, угнетаемая латинством, стонала она! Наконец посетил нас Бог своею милостью… и возвращено прежнее благочиние церкви нашей, и освободился от тяжкого и постыдного рабства русский народ. Известно вам, с какими трудами, потерями, бедствиями и кровопролитием совершилось это избавление.
Далее Хмельницкий благодарил казаков, почтивших его избранием в гетманы, выказавших храбрость и единодушие в тридцати четырех сражениях с поляками, венграми, валахами и татарами. Затем, ссылаясь на старость и слабость, просил казаков избрать вместо него другого гетмана: «Меня же, милые братья, простите по-христиански, если я по немощи человеческой кого-нибудь огорчил или против кого из вас погрешил».
Ильинская церковь в Субботове, в которой был похоронен Богдан Хмельницкий
При этом Богдан поклонился собранию и залился слезами. Плакали и все казаки. Несколько оправившись, он продолжал:
– Бог знает, братья, чье это несчастье, что Господь не дал мне окончить этой войны так, как бы хотелось, – утвердить вольность вашу, а также освободить Волынь, Покутье [область в Прикарпатье], Подол [Подолию] и Полесье и так избавить оружием нашим от польского ига русский народ, принуждаемый к унии, – словом, все земли, которыми
Помолчав немного, Хмельницкий стал перебирать по именам нескольких из казацких старшин, достойных, по его мнению, гетманской булавы.
– Нет, нет! – закричали многие голоса. – За твои кровавые труды, за твой разум и мужество, за то, что ты избавил нас от ляхского ярма и прославил пред целым светом… мы должны и по смерти твоей оказывать честь твоему дому. Никто у нас не будет гетманом, кроме Юрия, твоего сына!
Богдану понравилось такое внимание к нему; но он все же возразил, что сын его еще слишком молод (ему было едва шестнадцать лет) и что в такое опасное время нужен им не юноша, а муж опытный и искусный. Но Хмельницкому ответили, что сына его окружат опытными и разумными советниками, и старик имел слабость согласиться.
Скончался Богдан в августе 1657 г. в Чигирине. По желанию покойного останки его погребли в Субботове. Народ, оплакивая своего освободителя, рыданием заглушал церковное пение.
«То не черные тучи ясное солнце заступали, – говорится в одной украинской думе, – не буйные ветры в темном лесу бушевали, – казаки Хмельницкого погребали, по батьке своем слезы проливали».
Но не довелось и праху Богдана успокоиться в родном Субботове. Семь лет спустя польский вождь Чарнецкий, опустошая Украину, захватил хутор и в дикой злобе велел выкинуть из гроба прах Хмельницкого. Но церковь, построенная им, где был он погребен, существует и теперь.
По смерти Богдана Хмельницкого на Украине поднимаются смуты. Юный сын его скоро принужден был отказаться от гетманства; власть попала в руки ловкого Ивана Выговского, генерального писаря.
Все население Малороссии распадалось в это время на посполитых, т. е. крестьян-земледельцев, и казаков, обязанных охранять новый порядок вещей. Народ (по-сполитые) еще при Богдане выражал свое недовольство на то, что всякие льготы и преимущества даются исключительно казакам. Теперь же и в казацкой среде возникло как бы два сословия: значных, т. е. старшин, богатых казаков и шляхтичей, приставших к казачеству, и простых, на которых первые начинали смотреть свысока, называли их казацкою чернью. Выговский по своим взглядам и стремлениям примыкал к значным. Эта партия хотела, конечно, полного самоуправления на Украине и находила, что союз с Польшей гораздо выгоднее, чем подчинение Москве. Именитым казакам шляхетские польские порядки были очень по душе; но зато другая сторона – народ и простые казаки преданы были Москве и с ненавистью смотрели на польские шляхетские порядки. На беду, у народа теперь не было разумного вожака, а московские воеводы, стараясь прибрать к рукам своевольную чернь, нередко возбуждали ее неудовольствие.
Лишь только Выговский взял в свои руки гетманскую булаву, тотчас и начались неурядицы. Полтавский полковник Мартын Пушкарь и запорожцы не хотели признать его гетманом и прислали в Москву весть, что гетман и полковники замышляют измену, а вся чернь остается верною государю.
– Мы, – говорили запорожские послы, – Выговского не хотим иметь гетманом – не верим ему ни в чем: он не природный запорожский казак, а взят из польского войска. Богдан подарил ему жизнь и сделал его писарем; но он войску нашему никакого добра не хочет.