Родник пробивает камни

Лазутин Иван Георгиевич

В вестибюле Моссовета обдало приятной свежестью холодка. Дежурный милиционер, с гладко выбритым и уважительным лицом, наметанным взглядом посмотрел на Петра Егоровича, а вопросов никаких не задал. И это ему понравилось. Не было чем-то унижающего вопроса: «Вам к кому?» Прошел сразу же к окнам дежурной группы, чтобы справиться, на каком этаже и в какой комнате размещается горсобес.

В справочном окне пожилая, седая дежурная огорчила Петра Егоровича. Оказывается, городской отдел социального обеспечения размещается не в основном здании Моссовета, а на улице Чехова, почти рядом с театром Ленинского комсомола.

— А как фамилия начальника отдела? — Петр Егорович предъявил свое депутатское удостоверение.

Дежурная, не

заглядывая ни в какие справочники, ответила, как давно заученную фразу, фамилию, имя и отчество заведующего горсобесом. И тут же на четвертушке бумажки записала телефон и подала Петру Егоровичу.

На улице Чехова ему не приходилось бывать лет восемь. Последний раз был здесь, когда смотрел в театре Ленинского комсомола спектакль «Петровка, 38». Улица ничем не изменилась, узенькая, с маленькими двух-, трехэтажными домами, век которых, как показалось Петру Егоровичу, уже давно строго отсчитан архитекторами города в Генеральном плане реконструкции Москвы. «Всего в каких-то ста метрах от улицы Горького, почти в самом центре, а не поймешь — не то купеческие лабазы, не то что-то вроде окраины старой Рязани, где ютились в своих домишках разномастные купцы и мещане», — подумал Петр Егорович, по пути оглядывая прилепленные друг к другу разнокалиберные приземистые домишки с узенькими, кое-где покосившимися окнами и глухими стенами, выходящими на соседние дворы.

Но вот он и дворик, в глубине которого стоял небольшой старинный одноэтажный особняк с квадратами окон полуподвала.

На деревянной скамье, стоявшей под раскидистыми кленами, век которых был нисколько не меньше, чем возраст особняка, сидели несколько человек. И все они, как бросилось в глаза Петру Егоровичу, были безногие инвалиды. Рядом с каждым из них стояла палка. Между колен инвалида с худощавым лицом, обезображенным давнишними ожогами («Наверное, горел в танке», — подумал Петр Егорович), стояли костыли. Было во дворике еще несколько человек (тоже инвалиды), которые коротали время ожидания своего часа приема кто как мог: кто примостившись на кособоком ящике из-под продуктов, кто лепился на сложенных друг на друге трех-четырех кирпичах, очевидно добытых в соседнем дворике, кто стойко и размеренно прохаживался по чисто выметенному асфальтированному дворику, тревожа разгуливающих голубей, меж которых сновали вездесущие воробьи.

Петр Егорович минут пять постоял во дворике, докуривая трубку. Над высокими окнами с темно-коричневыми резными наличниками в глаза ему бросились рельефно выступающие звезды. «Особнячок, наверное, когда-то принадлежал человеку, у которого водились деньжонки», — подумал Петр Егорович и тут же поймал себя на мысли, что такие звезды он ни разу не встречал ни на орнаментах домов, ни в резьбе фронтонов, ни в лепке интерьеров.

Негде было сесть и в просторном квадратном холле, который когда-то у хозяина был главной залой. На стульях, у стен сидели ожидающие.

Вглядываясь в сосредоточенные лица посетителей, Петр Егорович подумал: «Хоть и горько, а ничего не поделаешь, под каждой крышей идет своя жизнь, во всем свой настрой… Где-нибудь во Дворцах бракосочетания сейчас люди смеются, улыбаются, поздравляют молодоженов, кругом цветы… На кладбищах льют слезы, прощаются навсегда… В ресторанах искрится шампанское, звенят бокалы, тосты над столом носятся, как голуби… Под крышами заводов и фабрик люди слились с машинами, там трудятся… А здесь ждут… А ждать и догонять — хуже всего. Нервы натянуты, как струны, чуть подверни колки — и лопнут… В голове у каждого мысли спутались, как клубок пряжи…»

И странно… Как-то не вязалось с усталыми и нервно-напряженными лицами людей в этом просторном холле все, что окружало молчаливых посетителей: искусная, с большим мастерством исполнения, причудливая лепка высокого потолка, в плавных углах которого Петр Егорович успел заметить своими дальнозоркими глазами барельефы некогда знаменитых людей; фигурный дубовый

паркет, выложенный строго симметричными кристаллами, которые, как показалось Петру Егоровичу, тоже имели какую-то связь с фигурами над наличниками фасада особняка; в простенках между высокими окнами были вмонтированы огромные зеркала, иллюзорно продолжающие, раздвигающие и увеличивающие размеры холла.

«Да, в такие места чемпионы физкультуры не заглядывают… Для людей здесь нужно побольше ставить скамеек… На этот красивый паркет не сядешь…»

С этими невеселыми мыслями Петр Егорович прошел в коридор налево и, облюбовав дверь, рядом с которой никто из ожидающих не толпился, толкнул ее. Решил справиться, куда и к кому ему обратиться по своему вопросу. Оказалось, что он попал в кабинет главного бухгалтера. Петра Егоровича поразила роскошь интерьера просторного кабинета. Видал на своем веку старик Каретников в старинных домах Москвы красивые потолки и со вкусом отделанные стены. Но такого потолка и таких стен не видел… Что-то похожее он встречал в Центральном Доме литераторов, что располагается в роскошном особняке на улице Воровского, да в Музее-квартире Максима Горького. В Дом литераторов Петр Егорович в числе лучших рабочих завода был приглашен лет тридцать пять назад, еще до войны. Была встреча с Горьким. С тех пор в памяти отчетливо остался образ внутренней деревянной отделки зала с резной деревянной лестницей на террасу, с балюстрадой почти под потолком. Здесь же, в комнате бухгалтерии, рисунок резьбы панелей стен из мореного дуба и точно такие же деревянные напуски потолка были выполнены еще тоньше, с еще большим изяществом и учетом пропорций кабинета.

Петр Егорович прошел к первому столику, за которым сидела полногрудая женщина в сером платье, и изложил суть дела, по которому он как депутат пришел в горсобес. Оторвавшись от каких-то расчетов, женщина с почти невидимыми, тонкими губами, не выслушав его до конца, но на лету схватив суть вопроса, ответила сухо и лаконично, как отрезала:

— По этому вопросу — на Владимирский проезд.

— Не понял вас. — Петр Егорович склонился над столом и приставил ладонь к уху.

— Я отвечаю: вам нужно обратиться на проезд Владимирова, — уже несколько раздраженно и громче, чем обычно вежливый и спокойный человек отвечает на вопрос, почти пропела женщина. — Все вопросы, связанные с получением автомотоколясок и машин «Запорожец», у нас решаются в протезном секторе, а он находится на проезде Владимирова.

— Простите, а если я пройду по этому вопросу к самому заведующему отделом? — стараясь улыбкой смягчить уже поднимающуюся в душе работницы бухгалтерии заметную нервозность, спросил Петр Егорович.

— По этим вопросам заведующий отделом не принимает. Советую вам проехать на проезд Владимирова.

Петр Егорович благодарственно поклонился бухгалтерше и молча вышел из кабинета.

Заведующего отделом на месте не было. Секретарша сказала, что его сегодня не будет совсем, а поэтому Петр Егорович решил попасть на прием к заместителю заведующего Краснухину, который возглавляет сектор протезирования и ведает вопросами предоставления инвалидам мотоколясок и машин «Запорожец».

Однако пройти к Краснухину оказалось не так-то просто. Та же секретарша, почти допросив Петра Егоровича о цели его визита, сказала то же самое, что ему разъяснила полногрудая женщина в бухгалтерии: по вопросам предоставления мотоколясок и автомашин «Запорожец» нужно обращаться в сектор протезирования, на проезд Владимирова.

Тут Петр Егорович пошел на хитрость:

— Уважаемая, я уже был в этом секторе, и мне там сказали, что для окончательного решения моего вопроса мне нужно обратиться к Николаю Сергеевичу Краснухину! И потом… Потом… Если уж на то пошло… — Петр Егорович замолк на полуфразе, полез в карман, достал удостоверение личности депутата. — Я иду к Николаю Сергеевичу не по личному делу, а как депутат, по вопросу избирателя моего участка.