Родовое проклятие
Шрифт:
Ребята зашли за мной. Олег осмотрел мой «прикид», решил, что сойдет, только штаны посоветовал надеть спортивные.
– А какая разница? – удивилась я.
– Поймешь, – ответил он.
Мы вышли на улицу. Горы ослепили нас солнцем, отразив его лучи много раз. Горы впереди, горы сзади. Поселок, зажатый в узкой расщелине, затканной пойманными солнечными лучами, как золотой паутиной.
Неизменное «армянское собрание» у подъезда. Они словно ожидали нашего появления, заговорили по-своему, как будто камешки рассыпались, маленькие
Ребята усмехнулись и пропустили нас вперед, закрыв спинами от любопытных глаз. Мы быстро перешли единственную улицу и направились к горному склону. По дороге перебрались через замерзший ручей и оттуда тропинка сразу сломалась, встала на дыбы, градусов под семьдесят. Мы пошли цепочкой: Игорь с Таней впереди, я за Таней, Олег замыкающим.
Тропинка оказалась хорошо утоптанной, людские ступни оставили в утрамбованном снегу что-то наподобие ступенек. Вначале мы поднимались довольно быстро, но затем подъем стал круче, а мои, точнее папины, сапоги жутко скользили, поэтому я то и дело съезжала на Олега. Он посмеивался, подталкивая меня сзади, а я чувствовала себя неловко из-за своей неуклюжести и из-за его ладоней на моих бедрах. В конце концов, опираясь на его руки и плечи мне удалось взобраться наверх.
Перед нами открылась довольно ровная площадка: большой уступ, поросший сосняком. Почти весь уступ занимал полуразрушенный армянский храм. Коричнево-серые развалины некогда были, очевидно, монастырем, сохранилась часть каменной стены, окружавшей двор. На крыше храма укоренились несколько сосенок. Горы приняли человеческое творение.
– Войдем? – предложил Олег.
Мы вошли, кажется в окно.
Внутри здание было похоже на пересохший колодец, на дне которого скопился самый разный мусор: обломки кладки, щебень, пустые бутылки, высушенные и распадающиеся в прах куски древесины, обрывки бумаги…
– И сюда добралась цивилизация, – заметила я, разочарованная таким состоянием древнего святилища.
– Посмотри, – указал Олег. Я оглянулась.
У стены, на груде всякого хлама, прислоненное стояло гипсовое распятие, белое и чистое, оно сияло в полумраке и распятый Христос продолжал, мучится на своем Кресте.
– Откуда это? – удивилась я.
– Люди нашли, здесь же, в мусоре и поставили. Вот.
– Однако это не мешает им пить здесь водку, – я пнула ногой одну из бутылок. Распятие приковывало мой взгляд, но мне неловко было смотреть на него. В узкие проемы, бывшие некогда окнами, протискивалось солнце, оттого распятие, странным образом освещенное, было похоже на человеческие кости, выбеленные временем.
– Пойдем, посидим под стеной, – предложил Олег.
Мы выбрались из храма и направились за стену, точнее за остаток стены, давно уже ставшей единым целым со скальной породой; уселись с подветренной стороны, на прогретую солнцем землю, покрытую прошлогодней сухой травой и опавшей хвоей. Было очень странно видеть перед собой снежные сугробы, а лицом и кожей ловить яркую теплоту
– А мороз-то градусов восемь, – предположил Игорь.
– Да, – согласилась Таня. Они устроились рядом с нами и затихли.
– Хорошо тебе? – спросил Олег.
Я только слегка кивнула в ответ.
Мне было хорошо. Я пыталась дышать так, как привыкла в городе, но получалось по-другому: так, будто не дышишь, а совершаешь некое действо, словно пьешь святую воду, медленно и глубоко, ощущая каждый вдох-глоток. Мои спутники о чем-то говорили, но я не слушала их. Я хотела остаться одна в этой тишине, близко к солнцу и далеко от людей.
Из сладкого оцепенения меня вывел резкий, похожий на короткий визг звук.
Неожиданно Олег толкнул меня, и я повалилась на бок, трава царапнула мою щеку, я открыла глаза.
– Что случилось? – прямо передо мной глаза Татьяны, в них стоит ужас.
– Ты цела? – спросила она.
– Да.
Олег с Игорем бежали к храму, хруст камней и снега под их ногами шарахался эхом между сосен.
– Куда они? – спросила я у Татьяны.
– На крышу, – ответила она.
– Зачем?
– Там армяне из ружья стреляют.
Она уже не смотрела на меня, а, привстав с колен, вглядывалась вверх; я проследила за ее взглядом.
На крыше храма двое подростков из местных стояли и смотрели на бегущих внизу наших ребят.
– Ой, что будет! – пискнула Татьяна.
– А что будет, – переспросила я.
– У них же ружье! – она чуть не плакала.
– Эй, пригнитесь! – крикнул нам Олег. И мы присели, как по команде за спасительную стену. Ветер донес до нас обрывки короткой перебранки.
– Не стреляли больше? – спросила Татьяна.
– Нет, вроде, – ответила я, продолжая не понимать происходящего.
Мы не высовывались.
Ребята вскоре вернулись, в руках Олега была старая двустволка, он небрежно бросил ее на землю и подсел ко мне.
– Испугалась? – он потянулся к моим волосам, поправил прядь у уха.
Не поцарапало?
– Нет, – я почувствовала касание его пальцев к моему виску и почему-то не отстранилась. Его прикосновение было мягким и властным одновременно. Он так смотрел на меня, как будто имел на это право. И я готова была согласиться на это право.
– Зачем вы отобрали у них ружье? – возмутилась Таня, – теперь в поселок лучше не возвращаться.
– Мы им еще и накостыляли, чтоб не выделывались, – сообщил Игорь, – от самого поселка за нами шли, перед девушками хотели себя показать… Герои, чтоб их!
– Да что случилось? Чего вы к ним привязались, они же вас не трогали?
– Не трогали, – согласился Олег, – они и не тронули бы. Они на крышу влезли и по пустым бутылкам стрелять стали. А стрелять-то и не умеют. По камням попадают. Пуля от сосны срикошетила, я только успел увидеть, как у тебя на виске шевельнулись волосы. Когда я тебя толкнул, это уже не имело смысла, поняла?