Рог Роланда

Трускиновская Далия Мейеровна

Гийом, который так и остался при нем оруженосцем, сходил к кострам и принес ужин. Тьедри жевал, не разбирая вкуса. Думал он о том, что надо бы позвать кого-то из монахов поученее, знающего поболее разных молитв, чтобы ему - читать, а Тьедри - повторять.

– Ступай вон, Гийом, - велел, входя, старший Анжуец. Следом оруженосцы Оджьера внесли выбранный Датчанином доспех и оружие.

Лишние убрались прочь.

– Помнишь рыжего монаха, который переспорил Годсельма из Оверни, а потом нашего Базана?
– спросил сквозь

жеваное мясо Тьедри.
– Ты еще подарил ему свои старые башмаки. Не знаешь - он так и идет с войском? Или отбился?

– Ко мне приходили люди Пинабеля, - ответил на это Анжуец, садясь напротив брата.
– Подарков я не взял, но потолковать с тобой все же обещал.

– Я слушаю, - мощным усилием Тьедри проглотил ком мяса и уставился в лицо старшему. Ком не хотел спускаться по горлу в живот, и Тьедри тяжко вздохнул.

– Соранский кастелян хочет признать себя нашим вассалом и отдать под мою руку Соран, - сказал Джефрейт.
– Это не Бог весть что, городишко маленький, укрепления старые, но иметь своим вассалом такого бойца честь для Анжу. А с собой он приведет своих баронов и баронов графа Гвенелона.

– Вовремя он до этого додумался, - буркнул Тьедри.
– А взамен?

– Сдайся ему на поединке, Тьедри. Обменяйтесь десятком добрых ударов чтобы не зазорно было признать его правоту. И вечером того же дня он принесет нам, мне и тебе, вассальную присягу.

– Другого способа спасти своего предателя он не придумал?

– Своим вызовом ты всех поставил в крайне неловкое положение. Граф Гвенелон нужен войску. Наши горные рубежи небезопасны, а граф имеет добрых приятелей среди сарацинских вождей.

– Я бы сказал, чересчур добрых.

– Мы бы знали о всех кознях врага...

– Да и враг бы знал обо всех наших затеях!
– Тьедри стал горячиться. Пойми же ты - предательство не покинет души, в которой оно угнездилось! Помнишь, что рассказывал отец про сарацинские войны на юге Галлии? Тогда тоже и предавали, и счеты сводили, и сам нечистый бы не разобрался, кто, кому и за какую плату служит! И немалая часть Лангедока была тогда сарацинской! Больших трудов стоило королю Пипину выпроводить оттуда мусульман!

– Ты все это помнишь?
– удивился Джефрейт.

– А ты - забыл?

Джефрейт хотел было прикрикнуть на младшего за дерзость, но вспомнил, зачем к нему пожаловал.

– Если ты помиришься с Пинабелем, то приведешь в Анжу хороших вассалов. А если нет - тяжко тебе придется. Он опытный боец.

– Сам знаю...

– Оджьер Датчанин громче всех кричал о наказании для Гвенелона и его родичей. Однако он же одумался! Он обещал дать тебе крест с волосами святого Дени. И другие бароны готовы поделиться реликвиями. Никто не верит, что ты одолеешь Пинабеля, братец. Все лишь хотят, чтобы ты остался жив.

– А чего тут верить? Это же Божий суд...

– Все наши бароны прекрасно понимают, что Роланда и его людей не

воскресить, - повторит Анжуец то, что громко прозвучало под дубом.
– Все осудили предателя - и все согласились, что губить в такое время Ганелона значит еще больше ослабить войско. Представь, что будет, если он нас отложатся овернские бароны.

– Ничего хорошего, - согласился Тьедри.
– Но еще хуже будет, если войско пойдет в сражение, зная, что один из вождей - предатель.

– Гвенелон уже совершил свою месть, больше ему подставлять себя под обвинение в предательстве незачем. А нам, Анжуйцам, нужны доблестные вассалы. Надеюсь, я убедил тебя, братец, - с тем Джефрейт поднялся и потянулся. Встал и Тьедри.

Он стоял перед старшим, склонив голову, а старший ободряюще похлопал его по плечу. Оба они были Анжуйцы, оба кровь друг за друга пролили, и в этом состояло их подлинное братство. Вдруг Тьедри встрепенулся.

– Слышишь?
– спросил он.

– Опять за свое?
– Задав этот вопрос, Джефрейт все же честно прислушался к тем знакомым шумам, трескам, скрипам ночного лагеря, которые были привычны обоим с восьми лет. Ничего загадочного он не уловил.

– А я слышу...
– тихо сказал Тьедри.

* * *

Алиска смотрела на минутную стрелку. Казалось бы, на секунду отвлеклась, сунула руку в сумку за новой бутылкой минералки, - а стрелка решительно прыгнула к цифре "12", и тут же раздался телефонный звонок.

– Это ко мне, ко мне!
– сказала в микрофон Алиска.

Было ровно четыре часа утра - время выхода на связь.

– Привет!

Это был мужской голос, баритон, довольно приятного тембра.

– И тебе два привета.

– Как дежурство?

– Без особых проблем. Я работала всего с двумя звонками. Женщина с дочерью не поладила, дочь из дому ушла. И еще один случай совсем банальный - семейная драма.

– Справилась?

– А то! Теперь ты. Как сегодня? Массаж делали?

– Алиска, тьфу-тьфу - я сегодня пробовал встать на ноги!

– Я же говорила!
– искренне обрадовалась Алиска.
– Гена, помнишь - я еще тогда говорила! Ну и как?

– Мама справа, дед слева - ничего, целую минуту стоял! Меня только придерживали, а так я сам стоял.

– Я же говорила!
– повторяла взволнованная Алиска.
– Погоди немного, ты еще меня на дискотеку поведешь!

– Алиска...

– Что?

– Ты даже не представляешь, что ты для меня сделала.

Вот как раз это Алиска представляла - хотя смотрела на ситуацию реалистичнее, чем Геннадий. Она знала, что парализованному, даже если руки кое-как шевелятся, очень трудно управиться с весом собственного тела, а перевалить его через подоконник, чтобы рухнуть с девятого этажа во двор, скорее всего, невозможно. Для этого нужно найти, за что ухватиться, с наружной стороны стены, а вряд ли строители оставили там