Рог Роланда
Шрифт:
Красноречив был соранский кастелян! Он воззвал к авторитету сеньора всех вассалов, к тому, кому был обязан повиновением и сам король Карл, - к Господу нашему. Он приберег этот веский довод к самому концу речи. Более добавлять было нечего - разве что воздеть к небу обе руки, что он и совершил.
Сперва тихонько, потом все громче совещались бароны.
– Прости его, Карл!
– первыми закричали овернцы.
– Оставь этот суд! Прости графа!
К ним присоединились бароны из Пуату. Затем подали голос нормандцы.
– Прости его - он будет
Тьедри смотрел на старшего. Тот недовольно хмурился и молчал. Молчал и Немон Баварский. Оджьер Датчанин плюнул и пошел прочь. Всем своим видом он показывал - ну что же, правое дело проиграно, так пусть хоть я не буду свидетелем неправого суда.
– Горе мне...
– тихо произнес Карл.
Непостижимым образом Тьедри услышал эти слова. И тут же шум, поднятый баронами, словно ветром отнесло в сторону.
Из-за дальней дубравы, над лугом, где паслись приведенные из Испании сарацинские кони, над желтым полем поплыл голос Олифанта.
Тьедри мотнул головой. Он не мог сослаться на этот зов - его бы приняли за безумца. И тут же он вдруг понял, каким доводом можно одолеть Пинабеля. И быстро вышел вперед, и встал перед удивленным королем, и поднял руку, показывая, что будет говорить.
– И ты за предателя, сынок?
– спросил король.
По возрасту он никак не годился в отцы Тьедри, Карлу шел тридцать седьмой год, Тьедри - двадцать третий. Но король называл так многих молодых воинов, которые ему нравились. Это позволяло ему казаться старше и, возможно, мудрее.
– Я хочу сказать прежде всего, что я верный твой слуга, - отвечал Тьедри.
– Я тоже имею право по рождению быть среди судей. И я не позволю сбить себя с толку хитросплетенными словами. Не позволяй и ты, король Карл!
– Что ты имеешь в виду, Тьедри?
– Карл словно воспрял.
– Я хочу сказать - какие бы счеты ни были между Гвенелоном и Роландом, Роланд был на службе Франции, когда получил приказ возглавить арьергард! Служба Франции должна была стать ему защитой от всего! А когда он, справившись с поручением, вернул бы тебе перчатку, которую ты дал ему, оставляя его в Ронсевале, то настало бы время и для личных счетов!
Ответа Тьедри не услышал - в ушах стоял мощный рев, Олифант зазвучал в полную силу, как будто сам его хозяин стоял за спиной у Тьедри и трубил, и трубил! ..
– Граф Гвенелон - изменник и предатель!
– перекрикивая рог Роланда, закричал Тьедри.
– Если он останется жив - то много раз предаст тебя, король! Он доблестный воин, но пусть умрет предательство, раз и навсегда, вчерашнее и завтрашнее, пусть умрет навеки!
Джефрейт Анжуйский кинулся к брату, но Карл, встав, удержал Анжуйца за плечо.
– Божий суд!
– воскликнул он радостно.
– Спасибо тебе, Тьедри! Ты стряхнул ту пелену, которую напустил сейчас соранский кастелян!
Пинабель огромными шагами пересек открытое место и, схватив за плечо, развернул к себе Тьедри. Злость на его лице была такой силы, что комкала пронизивала судорогой правильные, красивые черты.
–
Он сорвал с руки лосиную перчатку и протянул Карлу.
– Я согласен! Мне нужны твои заложники, - сурово произнес король.
– И ты мне дай свою перчатку, Тьедри. Твой вызов принят. Господь не попустит, чтобы победило завтрашнее предательство!
* * *
– Можно к тебе?
– Заходи, Наташа.
Каменев пригласил ее, не отрывая взгляда от бумаг. Это были очень важные бумаги на английском языке, и от того, насколько точно удастся их сейчас перевести, зависело многое - финансовая судьба "службы доверия" от них зависела, коли на то пошло. Каменев очень хотел получить этот грант все равно же исследования велись и на чистом энтузиазме, все равно же он давал своей молодежи возможность собирать материалы для статей и даже помогал опубликоваться. А вот если бы получить американский грант - можно делать все то же самое и чуточку больше, зато статьи будут опубликованы в престижных зарубежных журналах. И ставку за дежурство можно повысить...
Немолодая женщина в старом костюме из плотного синего трикотажа вошла и тихо села напротив Каменева, дожидаясь, пока он справится с бумагами.
– Ты говори, говори...
– попросил он.
– Я насчет девочки, Алисы...
– Ну и что Алиса...
– Я подключалась к линии, когда она работала.
– Ну и что?
– Саша, ты ее брал, ты с ней целый вечер тогда говорил. Она тебе не рассказывала про свой бжик?
– Про что?
– Про свой закидон!
Странно звучали эти слова, когда произносила их женщина, всем своим видом олицетворявшая вечной спокойствие, вечную благопристойность и вечный нейтралитет.
– Ты насчет "Песни о Роланде"?
– догадался Каменев и наконец поднял глаза.
– Она пристегивает этого Роланда... то есть не Роланда...
– Я знаю. Она и мне рассказывала эту историю про Тьедри д'Анжу.
– Я не сомневалась!
– А чем ты, собственно, недовольна?
Наташа уставилась на шефа с немалым удивлением.
– Есть же отработанные методики, Саша. Есть же приемы, способы, индивидуальный подход! К четвертому курсу о них обычно знают. А она всем и каждому одно и то же! Как будто все, кто к нам звонит, обязательно жертвы неслыханного предательства!
– Допустим. А какие у нее результаты?
Наташа задумалась.
– Трудно сказать...
Каменев видел, что она очень осторожно подбирает слова, но помочь не спешил.
– Проколов у нее до сих пор не было...
– Вот это я и хотел от тебя услышать, - сказал он.
– Выходит, такое у этой Алиски сказочное везение, что все, с кем ей приходится работать, обязательно жертвы неслыханного предательства...
– Но есть и другие неприятности, - Наташа, очевидно, собралась с силами и не уклонялась от спора.
– Скажем, с работы человека уволили, или неизлечимая болезнь, или... или...