Рогнеда. Книга 1
Шрифт:
— Очнулась, ну и ладно, — проговорила бабка, увидев, что та лежит с открытыми глазами. Спросила, усаживаясь рядом: — Болит бок-то?
— Да так, — едва слышно ответила та. — Полегче уже.
— Это одолень-трава тебе помогла, не иначе. Да заговор, должный спасти от злых чар оборотня.
Больная посмотрела на знахарку.
— Да-да. А ты как думала? Не об еловую ветку поцарапалась, а волк оставил на тебе свою отметину. А это хуже некуда. Случись такое в лунную ночь, то бегать бы тебе до конца дней в серой шкуре.
— Неужель такое может быть, бабушка?
— Может, девонька, может. Еще пращурами нашими завещано всячески
— А я?
— А что ты? Промедли еще хоть день, и все — обратилась бы ты в волка. Ведь сила эта дьявольская не сразу проявляется и не сразу ломает душу человеческую, а исподволь. Три дня надо, не меньше, чтоб полностью переродиться. Это в том случае, ежели не в лунную ночь на тебе отметину оставили. Если так, то превратишься сразу и ахнуть не успеешь. А так — только на третий день… Ты в бреду валялась, а я силу сатанинскую из тебя изымала. Тяжко пришлось, но, хвала богам, справилась. Ты бы видела, девонька, как ломало тебя. Думала — все, помрешь.
— Спасибо тебе, бабушка. Я уж тебя отблагодарю.
— Да ладно, чего сейчас об этом горевать? Жива, и слава Богу… Тебя хоть как звать-то?
— Дарья я. — Врать знахарке Дашка не посмела.
— А я Аграфена, значит… Аграфена Лукинична. Просьбу я твою исполнила. Прикупила одежки разной. Тебе, думаю, впору будет. Только зачем тебе мужицкая-то одежда? Ты вон, ладная какая девица, а прячешь красоту свою под мужицким одеянием. Зачем?
— Так надо, бабушка.
— Ну, надо, так надо, — не стала спорить знахарка. Неожиданно взор ее помутнел, стал злым. — Была сейчас у торговых лотков и встретила двух охальников. Один-то ничего, молчаливый такой, а другой злой. Орет на всех, на меня накинулся. Пропащие люди. Видела, что печать смерти лежит на обоих, а им хоть бы что. Я и сказала об этом. Не поверил этот горластый, чуть не пришиб по злобе своей.
— Кто такие?
— Тати, судя по всему — лесные. Я на ухо-то слабовата, но услыхала, когда близ была, что про девицу какую-то толковали. Якобы умыкнули, а откуда — не поняла я. Разбойники они раз… Господи!!! Да что с тобой? Ты что, ополоумела, девка?
Дашка вскинулась на ложе, вмиг забыв про рану. Откинула легкую простынку, не обратив внимания, что лежит, в чем мать родила. Вперила взгляд в бабку.
— Где видела их?! Расскажи!
— Не иначе — бесовская сила в тебе еще осталась, — испуганно пробормотала бабка, потом напустилась на Дашку: — Ты наготу-то свою прикрой, бесстыдница, да не скачи, аки блудница!
Дашка умерила свой пыл, натянула простынь, укрывшись почти с головой. Закрыла глаза, вновь открыла, прогоняя из взгляда сумашедшинку. И вправду, нечего пугать бабку, а то помрет еще не ровен час.
— Прости меня, бабушка, ежели напугала тебя. Не со зла это… Просто охальники эти, коих ты видела, много горя мне причинили. Их и искала я в лесу темном, когда волчище мне след преградил. Думала — все, не сыщу их боле, ан нет, вот они где объявились… Где, говоришь, видала-то их? И выглядят как?
— Где, где, — пробормотала бабка, успокаиваясь. — У торговых рядов. Там, где травами разными торгуют. Вот там и узрела. А выглядят?.. Да обычно выглядят, ты их сразу признаешь, едва только взглянешь. — И бабка, как могла, обрисовала тех, кого видела.
Дашка опять
А та, смотря, как Дашка быстро превращается в юнца, только головой качала.
— Куды пойдешь-то? Ведь слаба еще совсем и немощна.
— Торопиться надо, бабушка, торопиться… Где одежка моя старая?
— Вон, в углу валяется. Хотела сжечь сегодня, да не поспела.
Дашка прошла в угол, порылась в одежде, выгребла все монеты, которые нашла, протянула бабке.
— Возьми. И спасибо тебе за все. Если бы не ты, то, наверное, не выжила бы и охальников этих не отыскала.
— Господи! — Бабка, увидев столько золотых монет, отшатнулась. — Я и не видала столько за раз. Куда мне богатство-то такое? С котом моим много ли мне надо. Оставь себе, ежели решила все ж таки к людям уйти — тебе оно нужнее будет.
— Нет, себе я еще добуду. А ты возьми! — Сунула монеты в морщинистую руку и вышла из избы, не оглядываясь.
Оставшись одна, бабка разжала руку, полюбовалась на золотой блеск, покачала головой.
— Слышь, Рябой, вот богатство-то привалило. Не знаешь, что и думать. Теперь рыбки тебе прикуплю, хватит мышами-то питаться… Схоронить бы их надо, а то вмиг украдут, прознав, что у бабки Аграфены такое богатство завелось… Да, чудны дела твои, Господи! — Бабка опять покачала головой, кинула взгляд на ложе, где два дня металась в бреду странная постоялица. Взор затуманился, наплыли знакомые видения. — Помечена девонька-то эта силой бесовской. Самой тяжко и всем, кто соприкоснется с ней, несладко придется. Труден будет путь ее и опасен, но вижу, что лицо ее никогда морщинами не покроется. Уйдет она вскоре туда, откуда пришла…
Бабка все точно обрисовала. Стоило только Дашке появиться возле лотков, она сразу увидела их, хотя и народу вокруг толкалось множество. Они, наверное, и не уходили отсель с того времени, когда их видела знахарка. Дашка протиснулась мимо снующего люда, приблизилась так, чтоб не мозолить глаза, и замерла, вся обратившись в слух. Один, вьюноша с пепельными волосами, все время стрелял глазами по сторонам, второй был пьян и еле стоял на ногах.
Дашка незаметно смерила их взглядом. Пьяница, скорее всего, был из ватаги той, за которой она не уследила. Этот, второй, дружок девки, что с ватажниками ныне. Хоть и не видела его ни разу, но догадалась сразу. Еще Фирс Матвеич, царствие ему небесное, о нем рассказывал. Говорил, что есть где-то воздыхатель тайный девки этой. Но сыскать в свое время так и не удалось. А сейчас вот — объявился.
— Слышь, юнец, хватит здесь торчать! — Ватажник пьяно покачнулся. — Бери баклагу вина, да в харчевню двигаем. А завтра поутру и пойдем, как обещал.
Вьюнош пожал плечами, подхватил с земли мешок, и они стали пробираться меж торговых рядов к выходу. Дашка незаметно пристроилась следом.
Всю ночь она просидела напротив харчевни, не сводя глаз с входа. Перед этим, чтоб опять не упустить их, незаметно прошла в харчевню. Села около входа, стрельнула глазом окрест себя, выискивая, нет ли где другого выхода. Удостоверившись, что выйти они смогут только там, где вошли, покинула харчевню и устроилась напротив.