Рок И его проблемы-2
Шрифт:
— Все целы? — спросил детсадовский приятель кого-то из зевак.
— Все путем, — ответили ему.
— В дезинфекцию, переодеть, дать что-нибудь перекусить… Сколько человек в партии?
— С этими получается девятнадцать.
— Мало… Шестерых не хватает.
— Да, сам знаю.
— Раз сказано, в партии — двадцать пять человек, значит, должно быть двадцать пять, не двадцать четыре или девятнадцать. Так?
— Ну, так.
— Следующий раз, если будет не хватать, по улицам пойдешь ловить, кто попадется,
— Толик, там один, в сарае, припадочный. Скрючило его, бревно бревном. Ходить по нему можно, не прогибается. С ним-то что делать, отправлять?
— Ну, ты, блин, даешь. Это же получается восемнадцать!.. Семь человек не хватает. С меня же голову снимут… Все. Ты меня знаешь. Говорю: такой бардак в последний раз… Ты думай, раз голова есть…
Я стоял потупившись, самой скромной из девиц, — это был не тот шанс, который мне необходим. Чтобы меня узнали.
Но детсадовский Толик не узнал меня. Должно быть, я за последний месяц здорово переменился. Возмужал, что ли…
Так, вместе с моим вздохом глубокого облегчения, тот сел со свитой в «Мерс», и укатил… Остались — забор, дети, зеваки, колка дров, — самое время что-нибудь изобрести.
Дезинфекция оказалась нормальным хорошим душем, даже было мыло и в изобилии мочалок. Грязь потекла с меня рекой, — это было подлинное наслаждение.
Охраняло нас всего два чушка, да и те больше походили на пастухов, а не на грозный конвой: «шаг влево, шаг вправо — побег». Шанс накатывал, я ощущал его кожей, о которую разбивались струи горячей приятнейшей влаги.
Стоял под душем и представлял, как выберусь на какую-нибудь обочину, подниму руку, и доеду на попутке до метро. Там — рукой подать до дома. А там, если мои еще не эмигрировали, наемся до отвала и завалюсь спать, а если успели слинять, то наверняка найду какую-нибудь записку с инструкцией… И никто, и никогда меня больше не отловит.
Мылся я долго, потому что дембеля мои не торопились, должно быть, в их воспаленном воображении они достигли наконец-то реки Нирваны, — так что желали поклоняться богу воды до бесконечности, и напоминали слабоумных детей, так были непосредственны.
Пастухи заглядывали пару раз, покрикивали, но на дембелей их команды заканчивать, не возымели никакого эффекта.
И пока пастухи не догадались отключить горячую воду, подвижек не было.
Потом вдруг пошла одна холодная. Рай закончился, бог Нирваны за что-то послал на них кару, — и нужно стало двигать дальше.
Наше тряпье, за то время, пока мы получали удовольствие, выкинули, теперь на его месте лежало пять одинаковых комплектов какого-то другого.
— Мужики, сначала исподнее, не перепутайте… Исподнее — белое. Потом — верхнюю одежду.
А сигареты, — подумал обиженно я, — бычок и две целых, а зажигалка?
Обида
Предбанник был с обыкновенными окнами, без всяких решеток, можно было сигануть через них, — но что дальше? Охрана припустится следом и откроет пальбу. Нужно выбираться другим способом, более незаметным… Рано.
Я подошел к двум браткам, изнывавшим от скуки и, изображая из себя пьяного, сказал:
— У меня в кармане косяк был. Чинарик и две целых. И зажигалка была… Что ж, теперь, и покурить нельзя, травку?
Вертухаи обалдели от такой ненасытности. Мало того, что вкололи мужику, за милую душу, так он мечтает еще и косяк задавить.
— За дверью чан стоит с вашим тряпьем. Иди, ищи свой косяк, — если хочешь.
Я, пошатываясь для приличия, вышел из предбанника. Там, на самом деле, стоял цинковый бак для белья, доверху набитый нашей личной одеждой.
Сделать ноги отсюда, — вообще ничего не стоит. Минуты две, а то и три они не вспомнят обо мне. Вон дверь, наверняка на улицу… Нацепить какие-нибудь штаны, куртку, ботинки, — и ходу.
Пошарил в тазу, — вот и мое. Вот пиджак, вот мятая пачка сигарет, в ней бычок и две целых. Я сунул бычок в рот и прикурил от зажигалки.
Вон она свобода, за дверью, — дай деру, засверкай пятками, покажи стрекача. Домчись до забора, перемахни его, — он метра два, два с половиной, ерунда, — петляй между деревьями, как заяц, пока не покажется проезжая часть, с попутками на ней.
Фифти-фифти, пятьдесят на пятьдесят. Не меньше… Чем плохо. Если развить хорошую скорость…
Но — нет. Рано… Должен быть — лучше.
Я затянулся задумчиво, еще раз взвешивая, пришел момент «Х» или еще нет.
Нет, не пришел…
Приоткрылась дверь, возникла голова пастуха. Он взглянул на меня, как я втягиваю, не торопясь, дым, весь отдавшись созерцанию прохождения этого дыма по внутренностям.
Оглянулся и сказал с уважением, напарнику:
— Смолит.
Не стал мне мешать, осторожно прикрыл дверь за собой, и исчез. Должно быть, он, в своем недалеком детстве, тоже баловался травкой, и знал, насколько это интимное и требующее максимального сосредоточения действо. Почитал этот процесс.
Вот теперь. Шестьдесят процентов. Из их уважения ко мне…
Но нет. Рано…
Форма дембелей оказалась оранжевой формой дорожных рабочих, кроме исподнего, конечно, которое было обыкновенными солдатскими кальсонами. Но на кальсоны надевались оранжевые штаны, оранжевая куртка, оранжевая шапочка с козырьком, с надписью «Орел, Раменки», а на ноги — валенки с галошами.
Кроме оранжевости, форма была прошита широкими светлыми полосами, которые при свете автомобильных фар должны ярко загораться, чтобы водитель проявлял осторожность. Очень удобно.