Рок И его проблемы-4
Шрифт:
Гвидонов хотел вспылить, потому что не умел разговаривать с женщинами. У них все получается шиворот навыворот. Даже у самых хороших.
Но сдержался.
Потому что утром Мэри сказала ему, — что беременна.
Он брился в ванной комнате, впереди был день, и он думал над его планом.
Даже не понял сначала значения ее слов.
— Владимир, — сказала Мэри, откуда-то из-за спины. — Я не хотела говорить тебе раньше, потому что не была до конца уверена… У нас будет ребенок.
Не могло содержаться в реальном мире такой информации. Из разряда утопий… Это то
Такого не могло произойти. Потому что это — полная фантастика.
Гвидонов повернулся, лицо его окаменело, словно он, за одно мгновенье, на несколько лет постарел.
— Да, — сказала Мэри.
— Когда? — спросил он.
— Через семь с половиной месяцев.
— Ты уверена?
— Ты — типичный мужчина, — осуждающе сказала Мэри, — который должен быть во всем уверен.
— Я понимаю… — сказал Гвидонов, судорожно пытаясь освоиться в новой ситуации. — Мальчик или девочка?.. Да, рано… С какого месяца можно определить пол ребенка?
— После третьего.
— Тебе нельзя поднимать тяжестей… Тебя тянет на соленое?
— Ты — типичный холостяк, — сказала Мэри. — Ты настолько растерялся, что даже не знаешь, что сказать.
— У меня есть кое-какие деньги, — сказал Гвидонов. — Нужно открыть на его имя счет в банке, лучше в Лондоне. На тот случай, если со мной что-нибудь случится.
Знание — сила.
Даже в том случае, когда не тянет уже узнавать ничего нового. И так, голова — палата.
В общем-то, все три месяца, которые они с Мэри находились на Дальнем Востоке, Гвидонов пробовал разбираться в буддизме.
Чем дальше пробовал, тем меньше в нем что-нибудь понимал.
Хорошо понимал только статью о буддизме в Большой Советской Энциклопедии. Ее писал в свое время толковый мужик, которому от этого буддизма было ни жарко, не холодно, — и он разделал его под орех. С точки зрения марксистско-ленинской философии, — с которой Гвидонов, кстати, был во многом согласен.
В общем-то, буддизм, как христианство и ислам, — был религией угнетенных. И — угнетателей.
Угнетенным досталось обещание, — другой жизни, получше нынешней, после их смерти. А — угнетателям, возможность пользоваться этим обещанием всевышнего, и угнетать в этой жизни, с удесятеренной энергией… Все-равно религиозные фанаты будут терпеть. Чем больше они терпят, тем большая награда ждет их на небесах. Против небесной награды для своих рабов, — они не возражали совершенно, и на нее не зарились….
Версия, которую следовало разрабатывать, была одна.
Реальная, хорошая версия, — без всякого налета мистики, типа огня в Иерусалиме, который раз в год сам собой загорается, в присутствии собрания верующих, и на их глазах. Когда он там загорается, этот небесный божественный огонь, это чудо из чудес, — они бросаются к нему, чтобы зажечь от него свои свечки. То есть, приобщиться каким-то образом. К чему-то.
Когда речь идет о собственной жизни или смерти, — о дембельской работе, которую, если не выполнишь, домой не вернешься, — такие глупости
Как и тем хитрецам, которые подносят в том храме в нужное время и к нужному месту зажигалку «Крикет».
Версия была такая: уединявшиеся много веков подряд отшельники, за это время могли разработать нечто типа своей народной медицины. Типа, смешать женьшень с мумием, — и получить какое-то, на самом деле очень хорошее, лекарство.
Вообще, Гвидонов, как пример, привел бы в этом случае Австралию. Континент… Который, как остров. Точнее, который тысячелетия был островом.
И получил, в результате, совершенно самобытную фауну и флору. Утконосов, кенгуру и еще кучу других странных созданий, — которых не найдешь больше нигде в мире.
При желании, можно и кенгуру поклоняться, как небесному чуду. Получилось бы неплохо. Просто, в свое время, эта хорошая мысль не пришла никому в голову.
А — зря.
Сейчас бы этому кенгуру на пасху и рождество ставили свечки. Бились бы лбами о землю, напротив его сумки, из которой выглядывает любопытная мордочка ее детеныша…
Наши же махатмы, кроме лицемерной религиозной идеологии, от одиночества смастерили себе уникальную медицину.
И кое что еще. Например, состав, который, если им побрызгаться, делает человека невидимым. Замечают они, что за ними кто-то наблюдает в бинокль, а при их страсти к уединению, этого они не переносят, — замечают они это, брызгают на себя за скалой жидкостью из склянки, — и пропадают с поля зрения наблюдателя.
Почему, нет.
Если в небе летает «Стелс», невидимый для радаров. А уж человека чем-нибудь натереть, плевое дело.
И не разглашают своих секретов, не несут их в подарок человечеству, — чтобы двинуть его прогресс. Поскольку так повелевает их идеология. Причисляя тем самым, к когорте избранных.
Все знают, женьшень способен восстанавливать организм. А если, все-таки, к примеру, его смешать с мумие?.. А если добавить туда же стволовые клетки?..
Вот тебе и четыреста лет. Или — пятьсот…
Только зачем, недоумевал Гвидонов, — когда и сорок семь, выше крыши. Так все надоело… А уж в семьдесят, — вообще, ничего не захочется.
Получалась нормальная рабочая версия.
Без налета религиозного дурмана.
Но с чудовищным объемом труда… Но это, впрочем, как всегда. Не привыкать.
Через неделю тихой жизни в Кызыле, где дома были занесены снегом и из сотен печных труб вились к небу извилистые дымки, он позвонил по спутникову Чурилу.
— План готов, — сказал Гвидонов, — хотелось бы посмотреть на Тибет. Увидеть тамошние красоты своими глазами.
— Помни, я тебя не тороплю, — сказал сухо Чурил.
— Еще, — сказал Гвидонов, — интересно, каким образом Бромлейн был в курсе ваших планов.
— Мне тоже любопытно, — хмыкнул Чурил. — Считай, это нагрузка… Одного информатора я, правда, порешил. Но, может, есть и еще кто-нибудь.
— Тибет, — напомнил Гвидонов.
— Послезавтра получишь паспорта и визы. Считай, что ты этнографическая экспедиция Российской Академии Наук. Которая нашла спонсора… Ты и твоя гражданская супруга.