Рокоссовский: терновый венец славы

Карчмит Анатолий Андреевич

Кабинет был мрачным, тяжелым. Огромный однотумбовый стол, сейф, легкий чернильный прибор, будто хозяин стола боялся, что его могут использовать для нападения, одно кресло, на котором сидел следователь, и-один, как и в камере, привинченный к полу стул. Судя по всему, дневной свет в этом кабинете не уважали: окна были завешены стального цвета шторами. Над головой следователя в рамке из темного багета висел портрет Сталина. Он был изображен сидящим в фуражке военного покроя, в шинели, во рту держал рукой трубку и, наклонившись вправо, словно просвечивал насквозь сидящего на стуле. Казалось, его взгляд спрашивал: не могу

понять тебя, Рокоссовский, ^ что ты за птица?

Следователь, слегка шевеля красными губами, взял пухлую папку из высокой стопки, лежащей справа, и углубился в чтение. Затем он поправил густые волосы, ниспадающие на высокий лоб, отложил в сторону ручку.

– - Ну, что ж, Константин Константинович, я думаю, мы можем начать?

– Начинайте, это ваше право.

– Как вы понимаете, я следователь НКВД. Меня зовут Никита Иванович Кавун.

– Очень приятно, - слегка улыбнулся Рокоссовский.

– А теперь скажите, пожалуйста, как и при каких обстоятельствах поляк, уроженец Вильно, Адольф Казимирович Юшкевич, резидент польской разведки, смог завербовать вас и заставил работать в пользу враждебного нам государства, - сказал Кавун и, слегка наклонившись к столу, не глядя на бумагу, сделал какие-то пометки. Возможно, только известным ему способом он фиксировал реакцию подследственного на это тяжелое обвинение.

– Это неправда, - сказал, покраснев, Рокоссовский. Он глянул добрыми глазами на следователя.
– Никита Иванович, это чистейший вымысел.

– Это вы говорите!
– с чувством собственного превосходства

воскликнул Кавун.
– А мы располагаем неоспоримыми фактами, что он завербовал вас в 1916 году еще в Каргопольском полку, будучи унтер-офицером пятого эскадрона. И, чтобы поглубже внедриться в Страну Советов, правдами и неправдами пролез в командиры полка, в котором вы тоже служили и ходили у него в лучших друзьях. '

– Значит, по-вашему; Юшкевич с целью шпионажа в пользу польской разведки проливал кровь за революцию?
– спросил у следователя Рокоссовский.
– После тяжелого ранения сбежал из госпиталя, чтобы продолжать бить Колчака, Врангеля. Выходит, так, согласно вашей версии?

– Это тоже один из приемов матерых разведчиков, - продолжал гнуть свою линию следователь.
– Быть всегда на виду, проявлять рвение в службе.

– Воевать за Советскую власть и безоглядно отдавать жизнь за ее идеалы - это вы называете приемом?

– Тут выбирать не приходится: или пан, или пропал.

Рокоссовский с недоверием посмотрел на следователя и с

обидой в голосе произнес:

– Я должен вас разочаровать: ваши доказательства шиты белыми нитками.

– Откуда у вас такая уверенность? '

– Мне доподлинно йзвестно, что Юшкевич, командуя полком в дивизии Блюхера, геройски погиб в борьбе с Врангелем. Это случилось 28 октября 1920 года под Перекопом.

– Полноте, - скептически заметил Кавун. — Сведений о его гибели нет, свидетелей тоже. Мы располагаем проверенными данными, что Юшкевич нелегальным путем ушел в. Польшу<з районе Радошкович под Минском, когда вы командовали Самарской дивизией. И вы знаете, почему он выбрал этот участок границы.

– Вы намекаете на то, что я помог ему уйти?
– повысил голос Рокоссовский.

– Вы угадали, - улыбнулся следователь.
– И спорите вы из чистого упрямства.

Кавун

перелистал страницу дела и, внимательно взглянув на подследственного, углубился в чтение.

Молчание тяготило Рокоссовского. Ему захотелось закурить, но он не стал спрашивать разрешения у Кавуна: посчитал это унизительным.

– Жаль, я ждал от вас другого поведения, - нарушил молчание Кавун, поглядывая на свои заметки.
– Что вы были завербованы Юшкевичем, вы категорически отрицаете?

– Да, категорически отрицаю.

– Тогда расскажите, как вы помогали своему другу нелегально перейти границу, - спокойно сказал следователь.
– Кстати, начальника пограничного отряда Ковалева Владимира Игнатьевича вы хорошо знали?

– Да, его участок границы входил в направление, которое прикрывала Самарская дивизия. Мыс ним были в хороших дружеских отношениях.

– Так вот, Ковалев дал нам показания, как вы с его помощью переправляли через границу Юшкевича, - проговорил Кавун. Он достал из дела лист бумаги и протянул Рокоссовскому: - Можете ознакомиться.

Рокоссовский, прочитав документ, изменился в лице. Он молча вернул его следователю.

– Ну, что вы теперь скажете?
– спросил следователь с торжеством в голосе.

– Если у вас мертвые ходят через границу...
– голос у Рокоссовского погас, у него вертелось на языке грубое слово, но он не стал его произносить.

– Чем вы можете доказать, что Юшкевич погиб?

Рокоссовский, ошеломленный показаниями пограничника,

с упреком посмотрел на Кавуна. «Неужели он всерьез уверен в том, что я шпион?
– подумал он.
– Как мог дать такие ложные показания Ковалев?» Он смотрел на следователя со все возрастающим удивлением: Горькая улыбка пробежала по его губам. Это было единственное, что он мог себе позволить для выражения гнева.

– Я был уверен, что у вас доказательств о смерти Юшкевича нет, - ухмыльнулся Кавун.

– Вы и здесь ошибаетесь.

– Вот это вы зря.

– Жив человек, у которого Юшкевич умер на руках.

– Где живет?

– В Москве, на улице Горького, номер дома не помню.

– Где работает?

– В Наркомате просвещения. Белозеров Андрей Николаевич./

– Мы потратили с вами уйму времени, - с досадой сказал Кавун.
– Для пользы дела хотелось бы еще кое-что выяснить. Ответьте мне на вопрос: если вы не имеете никакого отношения к польской разведке, то почему вы, командир дивизии, на занятиях по оперативной подготовке под Минском утверждали, что панская Польша не развяжет с нами войну. Как прикажете понимать ваши слова? Не подрыв ли это боеготовности Красной Армии?

– О том, что Польша в одиночку не нападет на Советский Со-

f.

f

юз, я это утверждаю и сейчас, - решительно сказал Рокоссовский.
– Почему? Я повторять не собираюсь. Судя по всему, у вас материалы имеются. Я там объясняю причины.

> — Нам осталось выяснить еще один вопрос, Константин Кса-

верьевйч, - сказал Кавун, сделав ударение на последнем слове.