Рокоссовский: терновый венец славы
Шрифт:
– А почему ты не на своей машине?
– спросила Юлия Петровна.
– Моя поломалась.
– Костя, - заглянула ему в глаза жена и осторожно спросила: -Ты был в лаге рях и совсем-совсем не загорел... Ты сегодня какой-то странный, будто тебя подменили.
– Мама, как тебе не стыдно так говорить? Моего папочку никто не может подменить, - возразила Ада, нежно поглаживая волосы отца и откровенно любуясь им.
– А почему же его никто не может подменить?
– улыбнулся
Рокоссовский, довольный тем, что дочь помогла уйти от неприятного ответа.
– Да потому, что он
– Ты преувеличиваешь, доченька, - прижал ее к себе отец и поцеловал.
Внезапно тучи начали заволакивать все небо. Блеснула молния, загремел гром. Рокоссовские зашли в беседку, по кровле которой застучал дождь. После грозы пошел ровный, что называется, грибной дождик. На глазах оживала и молодела природа. Бескрайний небесный простор, затянутый легкой дымкой, был похож на тихую водную гладь вышедшей из берегов реки во время раннего весеннего паводка. Радуга, горящая разноцветными огнями, одним концом упиралась в озеро, расположенное в трехстах метрах от дома, а другим, образуя полукруг, уходила в серые облака. Создавалось впечатление, что она пьет воду из озера.
Поздно вечером, когда Ада уснула, Рокоссовский рассказал жене все, что с ним произошло за эти дни. Этой трагедии он старался придать будничный характер, но Юлия Петровна понимала всё. Ее охватил страх за будущее. Она с ужасом думала о том, что мужа могут арестовать со дня на день; безумие возможной предстоящей разлуки не давало ей покоя до утра.
– Юленька, я тебя очень прошу: не надо заранее печалиться. Может, все образуется. Слава богу, силы у меня еще есть, устроюсь каменотесом и будем жить, как живут все простые люди.
Она прекрасно понимала, что муж говорит все это ради того, чтобы заставить ее уснуть. Она чувствовала всем сердцем, что и он так же переживает и мучается, как и она, но только старается держать себя в руках:
2
Рокоссовские встали рано и занялись множеством дел - важных и пустяковых. Жена и дочка приступили к домашним делам, а Рокоссовский почти целый день ходил по магазинам. Ему трудно было привыкать к новому положению, к гражданской жизни. Он обладал даром привлекать к себе людей, ничего особенного для этого не делая. В одних он пробуждал к себе уважение своим ровным, спокойным поведением, в других - пробуждал интерес своей эрудицией. Теперь же если бывшие сослуживцы встречались с ним один на один, то всем видом показывали свое к нему расположение. Однако когда эта встреча происходила с двумя или более, то те делали вид, что они и вовсе с ним незнакомы. В связи с этим Рокоссовские, чтобы не мозолить глаза жителям дома и не ставить их в неловкое положение, весь вечер прогуляли на озере до захода солнца. Они дышали последожде-вым воздухом и много говорили о будущем. Но там не сияло солнце, и в его безмерных просторах, не подвластных настоящему, тоже нельзя было отдохнуть душой.
Сегодня Рокоссовские легли спать рано. Убаюканные природой н разговорами о будущем, все быстро уснули.
Под утро на лестнице раздались шаги. Первой услышала жена. Каждый тяжелый, размеренный шаг болью отдавался в ее сердце. «Неужели к нам?
– думала она.
– Господи, пронеси». Она глянула на обнаженную грудь мужа, прикрыла
– Набрось халат, - сказал моментально проснувшийся Рокоссовский. Он торопливо надел спортивный костюм.
– Я открою сам.
В комнату вошли три человека в форме военнослужащих НКВД, за ними стояли два сослуживца по штабу корпуса из соседнего подъезда - понятые.
– Оружие есть?
– спросил один из военнослужащих.
– Нет, сдал, - ответил Рокоссовский.
– Одевайтесь, вы арестованы.
– Боже мой, что же это такое?
– вышла из соседней комнаты жена, по ее щекам ручьем текли слезы.
– Юлия, милая, веди себя достойно, - проговорил Рокоссовский, надевая гражданский костюм.
Сослуживцы стояли у порога и не поднимали глаз.
– Проходите в комнату, - обратился к ним Рокоссовский.
– Спасибо, мы постоим здесь.
– Вы быстрей собирайтесь и не разводите антимонию!
– сказал один из военнослужащих, сверкнув глазами на Рокоссовского.
– Зачем же так грубо?
– Вот ордер на арест и обыск, - более вежливо сказал старший группы.
– Попрошу вас расписаться.
Рокоссовский повертел в руках бумагу, расписался и сел на стул. Сзади к нему подошла жена и обняла его дрожащими руками.
Работники НКВД привычно, профессионально отработанными движениями начали потрошить столы, полки, шкафы.
– Осталась та комната, - старший кивнул на детскую, когда дело подходило к концу.
– Может, оставите девочку в покое?
– сказал Рокоссовский, повернувшись к старшему группы.
– Пусть думает, что папа уехал в длительную командировку. Она к этому уже давно привыкла.
– Нет, не можем. Обыск есть обыск.
– Ну что ж, Юлия, поднимай дочку.
Жена зашла в спальню и оттуда вышла с заспанной Адой, которая остановилась посередине комнаты, смотрела то на незнакомых людей, то на родителей и никак не могла сообразить, что здесь происходит.
– Папочка, ты куда?
– испуганно спросила она, догадываясь о пришедшей к ним в дом беде. Она подбежала к отцу и бросилась к нему на шею.
Юлия Петровна заплакала и вышла в соседнюю комнату. Отец и дочь сидели рядом, прижавшись друг к другу, и молчали.
Прошло около часа. Жена собрала кое-какие вещи и вместе с консервами, хлебом, печеньем и сахаром сложила в дорожный чемоданчик, которым пользовался всегда муж, когда уезжал в длительную командировку.
Закончив все формальности, представитель НКВД заявил:
– Константин Константинович, следуйте за мной к машине.
Рокоссовский медленно поднялся, попрощался с женой и дочерью, взял чемоданчик и направился к двери.
За его руку уцепилась Ада и истеричным голосом закричала:
– Папочка, миленький, я тебя никуда не отпущу! Не слушай их, не уходи! Папочка-а!
– Доченька, родная, не надо так! Успокойся, ты же у нас умница, - говорил сдавленным голосом Рокоссовский, легонько освобождаясь от рук дочери.
– Это какое-то недоразумение. Я скоро вернусь. Поверь мне, доченька... Вот увидишь, я скоро вернусь... Я обязательно вернусь...