Рокоссовский: терновый венец славы
Шрифт:
– Чего он там стоит?
– спросил начальник особого отдела.
– Если б мы знали, о чем думает этот человек, нас бы замучила совесть, - ответил Болошов, прикуривая.
– Странный вы человек. Говорите о какой-то там совести, - , буркнул особист.
– На том месте, где была совесть, - там вырос осиновый кол. Контрреволюционеры, враги народа, давно ее потеряли.
Шу|ршел Рокоссовский, и машина направилась к штабу кор-пуса*|Они вошли в кабинет Болотова и уселись вокруг стола.
Болошов открыл сейф, достал оттуда
– Разрешите прочитать?
– Читайте, - неохотно ответил комдив.
«Приказ
Народного комиссара обороны Союза ССР по личному составу армии
№ 2455 от 13 июня 1937 года, г. Москва
Командир 5-го кавалерийского корпуса Рокоссовский Константин Константинович освобождается от занимаемой должности и зачисляется в распоряжение Управления по начальствующему составу РККА.
Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза Ворошилов».
Рокоссовский побледнел, глаза загорелись каким-то странным неестественным блеском. Он машинально достал из кармана портсигар, закурил.
После долгого молчания, которое тяготило всех, глубоко затянувшись, Рокоссовский спросил:
– Как это все понимать?
– Нам предоставлено время, чтобы кое-что проверить в отношении вас по линии НКВД. Наши товарищи помогут вам устроиться.
– Это что, что-то вроде домашнего ареста?
– Не совсем так, но общение с друзьями и знакомыми Вам будет запрещено.
– И с семьей тоже?
– Да, и с семьей тоже, - ухмыльнулся особист.
– Зачем расстраивать близких людей? Может, сыр-бор разгорелся просто так, из-за пустяков.
3
Пятиэтажная гостиница НКВД была расположена в сосновом лесу. Она была обнесена полутораметровым каменным забором, по которому проходили четыре ряда туго натянутой колючей проволоки, и охранялась людьми в военной форме.
Двухкомнатный номер, на первый взгляд, казался уютным и комфортным: мягкий диван, обитый темной кожей, трюмо, стол, покрытый белой скатертью, настольная лампа с красным абажуром. Окна занавешены бледно-желтыми гардинами, а комнаты освещены с потолка голубыми плафонами. В одной комнате со стены смотрел Сталин, в другой -Ежов. Свет от плафонов, бледный, слабый, напоминающий свет луны, вначале создавал настроение спокойного уюта, и только через некоторое время Рокоссовский почувствовал одиночество и тоску. .
К нему постоянно, утром, днем и вечером, заходила молодая дама и приносила еду. Он ни разу в своей жизни не видел подобной женщины. Голова ее, круто обвитая рыже-красными жгутами волос, напоминала перевернутый вверх дном горшок. А открытый низкий лоб и красное лицо с рельефно
Все дни Рокоссовский проводил за чтением книг, которые по его просьбе доставляли из местной библиотеки. Он даже удивился, что не было ни одного случая, чтобы не выполнили его пожелания.
Через десять дней затворничества его вызвали на партсобрание Управления штаба 5-го кавалерийского корпуса. Его привезли туда двое работников НКВД.
Рокоссовский не узнал своих сослуживцев. Он никогда не мог предположить, что от него отвернутся друзья, что его покинут люди, для которых он не жалел времени и сил. Особенно из кожи лез комиссар Болошов. А ведь они с ним жили душа в душу. На каких же низменных чувствах человека надо играть, чтобы разжечь в его душе такой пожар ненависти? Как они только не называли Рокоссовского: и «предатель», и «изменник Родины»? и «двурушник», и даже «негодяй», «враг народа».
Он стоял перед этими озверевшими людьми, как изваяние. Его губы посинели, лицо заострилось и побледнело, как мел, а небесного цвета глаза потемнели. Руки, оплетенные тугими мускулами каменотеса, до боли были сжаты в кулаки.
Покинуть это сборище одурманенных борьбой с «врагами народа» людей он не мог, а презирать их в душе за предательство и ложь - это было его право.
Всё партийное расследование было построено на доносах НКВД. Рокоссовский был так ошарашен услышанным, что в свое оправдание не сказал ни слова: доказывать, что он не предатель Родины, - смешно, а что он никогда не был негодяем - и вовсе глупо. Его исключили из партии единогласно.
Итак, Рокоссовский снова вернулся в гостиницу, он ходил по комнатам из угла в угол и никак не мог обуздать свои нервы. Ему теперь казалось, что на него вылили ушат грязи, от которой невозможно отмыться. Он ушел в себя и до того погрузился в раздумья, что не заметил женщины, принесшей ему ужин. Та постояла, взглянула на прислонившегося к окну Рокоссовского, окутанного табачным дымом, и проговорила:
– Константин Константинович, ужин на столе.
– Она впервые назвала его по имени и отчеству.
– Ах да, спасибо, - окинул ее рассеянным взглядом Рокоссовский.
Когда женщина вышла, он к еде не притронулся, а только выпил стакан чаю.
Дни тянулись медленно и нудно. Глупая неопределенность ситуации, в которой он оказался, терзала и мучила его до бессонницы, до головной боли. Чего он только не передумал за эти
дни!
Однажды вечером Рокоссовский поднял глаза на портрет Сталина, который смотрел на него спокойными, мудрыми и, как ему показалось, чуть насмешливыми глазами. Он долго смотрел на вождя всех народов, потом мысленно к нему обратился: