Роковая тайна сестер Бронте

Митрофанова Екатерина Борисовна

«Неужели все дело в герцоге Хитернлине? — продолжала дочь пастора свои невеселые размышления. — Неужели в нем и заключен источник ее страданий?»

— У вас весьма оригинальные черты, мисс Бронте, — неожиданно услышала Шарлотта внезапно вторгнувшийся в ее сознание голос художника Миллеса. — Не окажете ли вы любезность дать согласие стать моей натурщицей?

— Благодарю вас, сэр, — ответила она словно сквозь зыбкую дрему, — но, по настоянию мистера Смита, я уже позирую другому художнику, мистеру Ричмонду. Так что покорнейше прошу меня простить.

И Шарлотта снова погрузилась в глубокую пучину мрачных мыслей

о злополучной участи леди Хитернлин. В этих безотрадных размышлениях пасторская дочь пребывала до самого конца обеда. Она отвлеклась от них лишь тогда, когда настала пора покинуть этот дом.

На прощание мистер Теккерей подошел к Шарлотте и, устремив на нее открытый, исполненный невыразимой нежности взор, с неожиданным пылом произнес:

— Примите мою сердечную признательность, дорогая мисс Бронте. Только благодаря вам я смог познать свою собственную сущность. Ваши произведения открыли мне такие потаенные глубины моей натуры, о каких я и сам дотоле не подозревал.

— Я рада, если я и в самом деле смогла хоть в чем-то быть вам полезной, мистер Теккерей, — просто ответила Шарлотта и, лукаво улыбнувшись, добавила: — Пожмем друг другу руки!

— С величайшим удовольствием! — живо откликнулся Теккерей, протягивая руку. Пасторская дочь сейчас же вложила в нее свою и с величайшей радостью ощутила, что обрела друга — настоящего, верного друга — на всю жизнь.

Все последующие дни своего пребывания в Лондоне Шарлотта Бронте постоянно вспоминала недавнюю встречу со светлейшей леди Хитернлин на обеде у мистера Теккерея и отчаянно размышляла о печальной доле герцогини. Уныние пасторской дочери не укрылось от бдительного ока Джорджа Смита, который, дабы развеять тоску своей гостьи, неожиданно предложил ей поехать в Шотландию вместе с ним и одной из его сестер. И Шарлотта, не смевшая даже мечтать о столь щедром даре Судьбы, ухватилась за эту возможность весьма охотно.

Они славно провели три дня в живописнейшем городе Эдинбурге — этой древней столице Шотландии, а также побывали в местечке под названием Эбботсфорд, где пасторская дочь с невыразимым наслаждением любовалась фамильным поместьем сэра Вальтера Скотта, чьи грандиознейшие творения приводили ее сердце в благоговейный трепет.

Суровая и величественная Шотландия оставила в памяти Шарлотты Бронте неизгладимый след. «<…>Лондон по сравнению с Дун-Эдином — все равно, что проза по сравнению с поэзией», — поведает она позднее в письме к мистеру Уильямсу, подразумевая под «Дун-Эдином» восхитивший ее Эдинбург.

Общество благородного и обаятельного мистера Смита доставляло впечатлительной дочери пастора огромную радость. Его миловидная чисто английская внешность, блистательное остроумие и чуткое сердце импонировали Шарлотте с неудержимой силой. Пасторская дочь, к величайшему своему удовольствию, замечала, что и сама она нравится мистеру Смиту, часто ловя на себе его исполненные потаенной нежности взоры.

И все же то новое, что отчаянно будоражило теперь страстные помыслы Шарлотты Бронте, явилось для нее не только предметом упоительного наслаждения, но и источником глубокого огорчения. Слишком обширная пропасть лежала между нею и мистером Смитом. Он был великолепным образцом молодого и деятельного жителя столицы; она же мнила себя — несмотря на пришедшую к ней известность — типичной, ничем не примечательной провинциалкой, которая, к тому же, была лет на семь-восемь старше своего преуспевающего на всех фронтах издателя.

Кроме того, после

достопамятного последнего разговора с Энн у Шарлотты возник неизъяснимый фатальный страх перед любовью и браком. Поэтому пасторская дочь всячески старалась подавить то нежное чувство, что начало уже зарождаться в ее душе, изгнать из своего пылкого воображения пленительный образ благородного юного англичанина. Эта отрезвляющая процедура, основанная, главным образом, на самовнушении и сравнительном анализе, была достаточно болезненной, но необходимой. Нечто подобное Шарлотте Бронте уже доводилось проделывать над собой много лет назад в достопамятном брюссельском пансионе.

По возвращении из Шотландии Шарлотта ненадолго остановилась в Брукройде, чтобы иметь возможность повидать свою милейшую подругу Эллен Нассей, откуда уже направилась в родимый гавортский пасторат.

Здесь, среди суровых безлюдных пустошей, пасторская дочь снова с величайшим отчаянием предалась мучительным воспоминаниям об ушедших из жизни сестрах и брате. Теперь к невыносимому бремени одиночества и тоски по умершим прибавилось и новое скорбное чувство: гнетущая печаль, поселившаяся в сознании пасторской дочери еще с достопамятного обеда у мистера Теккерея, где ей довелось увидеть измученную потаенными страданиями светлейшую герцогиню.

Некоторой разрядкой для расшатанных нервов Шарлотты Бронте стал ее повторный визит к знатной чете Кей-Шаттлоурт. Местом пребывания этих господ на этот раз оказалась их летняя резиденция, располагавшаяся в знаменитом Озерном крае, к северу от Гаворта. Здесь пасторская дочь получила заветную возможность вдоволь налюбоваться пленительными пейзажами живописных окрестностей, на лоне которых еще совсем недавно творили прославленные поэты-лейкисты [87] — Уильям Вордсворт, Сэмюэл Тейлор Колридж и незабвенный корреспондент Шарлотты Роберт Саути.

87

Лейкисты — от англ. lake (озеро) — поэты, представляющие «озерную школу».

Этот короткий визит в летнюю резиденцию четы Кей-Шаттлоурт ознаменовался для Шарлотты Бронте новым интересным знакомством. В хозяйском имении она встретилась с известной английской писательницей Элизабет Гаскелл. Миссис Гаскелл оказалась остроумной и проницательной собеседницей, сразу же внушившей глубокую симпатию пасторской дочери, обычно взыскательной по отношению к новым знакомым. За время недолгого пребывания в поместье господ Кей-Шаттлоурт Шарлотта Бронте и миссис Гаскелл крепко сдружились, и дочь достопочтенного Патрика Бронте доверительно поделилась со своей чуткой добродушной собеседницей некоторыми сведениями из своей личной жизни.

Вернувшись в Гаворт, Шарлотта не покладая рук стала готовить ко второму изданию романы «Грозовой Перевал» и «Агнес Грей», а также — некоторые стихи из фундаментального поэтического наследия Эмили и Энн.

В декабре 1850 года второе издание произведений Эмили и Энн Бронте благополучно вышло в свет. Держа в руках изящный, красиво оформленный томик книги с бессмертными творениями сестер, Шарлотта ощутила всколыхнувшуюся в ее груди невыразимую радость и впервые за долгое время почувствовала, что Эмили и Энн не оставили ее — нет! Они всегда будут рядом — здесь, в этих заветных строках, согревающих ее заледеневшее в колее мучительно гнетущей печали сердце негаснущим вовеки спасительным огнем!