Роковая тайна сестер Бронте
Шрифт:
В учебе Эмили очень скоро добилась заметных успехов, обнаружив особую склонность к музыке и рисованию. Достигла успехов также и Шарлотта, что, в силу ее весьма солидной предварительной подготовки, далось ей значительно проще, нежели ее менее приспособленной к занятиям сестре.
Шарлотта Бронте, не в пример Эмили, взялась за учебу с огромным рвением, с неутомимой жадностью поглощая стремительный поток всевозможной информации, доставляемый ей не только на уроках в классных аудиториях пансиона, но и благодаря ее дополнительному самообразованию. Самообразование это заключалось, главным образом, в самостоятельном штудировании школьных предметов, а также — в периодических посещениях в приятной компании ее давней подруги, а теперь и соученицы Мэри Тейлор и ее сестры Марты известных исторических мест — старинных бельгийских соборов и картинных галерей.
Помимо
Мадам Эгер оказалась бдительной, здравомыслящей особой. Она словно была рождена для того, чтобы править — и не только пансионом, но и целым миром. Поскольку такая возможность ей предоставлена не была, она употребляла свою неиссякаемую энергию на обустройство своего пансиона, превратив его в кратчайшие сроки в процветающее учебное заведение.
Неизменно руководствуясь велением рассудка, мадам тщательно продумала систему управления пансионом, создав для своих воспитанниц все возможные удобства. Учебой молодых особ не перегружали, уроки планировались так, чтобы ученицы могли усваивать материал с максимальной легкостью. Кормили здесь полезной и сытной пищей. Занятия разумно чередовались с прогулками и развлечениями, благодаря чему барышни оставались здоровыми, веселыми и румяными — чего ж еще желать? Интересы пансиона, так же, как и его репутация, были для мадам Эгер на первом месте, ибо они всецело обеспечивали ее собственную выгоду, на основе которой зиждилась вся ее жизнь.
Из соображений благополучия пансиона (а соответственно и собственной выгоды, разумеется) директриса нередко проводила весьма предусмотрительные замены наставников и учителей. При этом процедуры увольнения неизменно протекали в спокойной, мирной, доброжелательной обстановке. Со стороны мадам Эгер не было бурных эмоций, криков и упреков. Она, как обычно, оставалась приветливой, спокойной и невозмутимой. Уста ее не исторгали ни единого резкого слова, и тем не менее принятым ею решениям всегда сопутствовало их неуклонное претворение в жизнь. Вот так, с обворожительной лучезарной улыбкой, она вполне могла бы недрогнувшей рукою подписать смертный приговор любому, кто посмел бы так или иначе вторгнуться в сферу ее личных интересов.
Мадам неукоснительно следила за образцовым соблюдением установленных порядков пансиона, и горе тому, кто дерзнул бы их нарушить.
Но наиболее интересной фигурой во всем пансионе оказался почтенный супруг мадам — преподаватель французской словесности месье Эгер. Это был невысокий, коренастый мужчина лет под сорок с коротко стриженными черными волосами и мягкими голубыми глазами. Лицо его — бледное, осунувшееся, носило на себе отпечаток меланхолической грусти и имело почти страдальческий вид, невольно ассоциировавшийся в представлении юных пансионерок с маской итальянского Пьеро. И, вместе с тем, правильные черты лица, благородная утонченность и изящество в одежде, изысканные галантные манеры сразу же выдавали в нем истинного француза, каковым он, собственно, и являлся, в отличие от своей досточтимой жены, которая была фламандкой.
Ко всему прочему, месье был умен. Finnesse [33] — вот его сущность.
На уроках месье Эгер всегда показывал себя строгим и требовательным педагогом. Неизменно приветливый и учтивый в иное время, в стенах классной аудитории он моментально перевоплощался в сурового, беспощадного Вершителя Правосудия. Видя досадные промахи своих нерадивых учениц, месье нередко мог вспылить, а подчас и довести иную чувствительную особу до слез. Но с той же легкостью, с какой этот земной Громовержец обрушивал гнев на своих воспитанниц, он смирял негодование и с удовольствием осыпал обиженных им девиц щедротами в виде восхитительного дождя всевозможных сладких карамелек. Похоже,
33
Тонкость, изысканность, проницательность, остроумие (фр.).
Уже с начала обучения в пансионе пасторских дочерей наблюдательный Учитель заметил их неординарные способности и, предварительно посоветовавшись со своей женой, решил применить к этим незаурядным ученицам индивидуальный подход. Приняв столь важное решение, месье попросил юных леди остаться после урока и торжественно объявил им о своем намерении.
Главная суть этого намерения заключалась в том, что, вместо того чтобы следовать в обучении барышень Бронте традиционным нормам, требуя от них обычного заучивания грамматических правил (как ему приходилось поступать с прочими пансионерками), он склонен в данном случае прибегнуть к методу, оказавшемуся весьма эффективным в работе со старшими французскими и бельгийскими ученицами. Он станет зачитывать сестрам шедевры прославленных французских авторов, проводить со своими слушательницами аналитическую беседу, указывая им на достоинства и недостатки того или иного творения, а затем месье предложит девушкам, руководствуясь его чуткими наставлениями, самим составить подобное описание, по возможности воспроизводя все оттенки и особенности стиля избранного мастера прозы или поэзии.
Эмили тут же с негодованием отвергла это предложение, заявив, что, приняв такой план, они рискуют утратить оригинальность мыслей и их выражения. Однако упрямый месье Эгер отнюдь не был намерен отступаться от своей идеи и, в конце концов, с помощью всяческих увещеваний Шарлотты ее своевольной сестре пришлось согласиться на это условие и принести свое «оригинальное мышление» в жертву слепому подражательству. Впрочем, уже находясь под благодатной крышей этого роскошного европейского пансиона, Эмили Бронте, в известном смысле, приносила себя в жертву.
И все же эта безмолвно бунтующая Юдифь [34] порою выражала назревавший в ее душе протест в весьма необычной форме.
Так, однажды, как всегда оригинальный в своих затеях, месье Эгер задал пасторским дочерям темой для сочинения небольшое эссе о бабочке с одноименным подзаголовком.
Эмили быстрым небрежным жестом откинула назад спадающие к лицу локоны и, вооружившись пером, с невероятной скоростью заскользила чернильным острием по бумаге:
«Жизнь существует на принципе гибели; каждое существо должно быть беспощадным орудием смерти для других или само оно перестанет жить… вселенная представляется мне гигантской машиной, построенной для производства зла… <…> Точно ангел укоризны, посланный с небес, между деревьями порхала бабочка с большими крыльями, сверкающими золотом и пурпуром… вот символ грядущего мира — как уродливая гусеница есть начало великолепной бабочки, так шар земной есть эмбрион нового неба и новой земли, самая скромная красота которых бесконечно превосходит силы смертного воображения…
<…> Бог — это Бог правосудия и милосердия <…>».
34
Юдифь — в Библии (Ветхий Завет) — вдова, которая во время осады ее родного города ассирийским полководцем Олоферном отправилась к нему и, пленив красотою, отрубила ему голову во время сна.
Конечно, данное эссе — есть не что иное, как стремительно вырвавшийся наружу протест, но протест оптимистичный. Эмили, несомненно, чувствовала себя счастливой, когда писала эти строки — ведь в них сконцентрированы все самые светлые упования нетронутой скверной юной души. Души, воспарившей над повседневной обыденностью и превратившейся в ту самую дивную бабочку — ангела укоризны и символ грядущего мира…
Пока Эмили Бронте была поглощена высокими помыслами об устройстве мироздания, ее старшую сестру занимало нечто более приземленное, имевшее непосредственное отношение к реальной действительности. Шарлотта не на шутку увлеклась месье Эгером. Ей необычайно нравились его глубокий ум, изящные манеры, природная доброта и великодушие. Она легко прощала свойственную ему вспыльчивость, которую в задушевных беседах с Эмили именовала острой приправой к восхитительному изысканному блюду.