Роковая тайна сестер Бронте

Митрофанова Екатерина Борисовна

— Что вы хотите этим сказать, сэр?

— Хочу лишь сказать, что, как я смею надеяться, вся опасность моих безрассудств грозит лишь мне одному. Но, видит Бог, я и не предполагал, насколько серьезной окажется эта опасность и каким будет воздаяние. Я люблю вас всей силой моего сердца, а вы… вы, должно быть, теперь презираете меня, как самого подлого негодяя! И это справедливо.

Энн робко подняла на него взор, мгновенно просиявший всепоглощающей радостью и смиренной благодарностью и тихо промолвила:

— Вы сказали, что любите меня. Я не ослышалась?

— О, нет! — с чувством воскликнул молодой человек, мягко коснувшись своей широкой ладонью хрупкого плеча

девушки и устремив на нее лучистый взор, исполненный бесконечной нежности и невыразимого восхищения. — Я люблю вас превыше всего на свете! Сможете ли вы когда-нибудь простить меня, милая Энн?!

Эти слова звучали глубоким волнением и подлинным отчаянием. Сердце девушки готово было разорваться. Вне себя от сострадания, от любви, она стремительно склонила голову и, во власти безмолвного упоения, горячо приникла губами к кисти его руки, все еще продолжавшей мирно покоиться на ее плече.

Его лицо просияло небесным светом.

— Значит ли это, что вы готовы простить меня?! — вопросил он с жаром.

Пасторская дочь устремила на юного викария смиренный взор, застланный слезами и, грустно улыбнувшись, проговорила:

— Неужели вы и в самом деле так ничего и не поняли?

— О чем вы?! — спросил он, приходя в необыкновенное волнение.

— Помните ли вы цветок — один из тех первоцветов, что вы столь любезно вручили мне в тот благословенный день, когда мы впервые остались наедине? Тот, который я, в конце концов, вам вернула? Впрочем, я знаю, что вы помните о нем: ведь вы сохранили его у себя, и я имела счастье обнаружить это в тот вечер, когда вы изволили проведать меня во время моей болезни, — в тот памятный вечер, когда вы подарили мне бесценную книгу Мильтона. Так вот: этот дивный цветок… неужели вы сразу не догадались об этом… — это эмблема моего сердца! И я отдала его вам! Навеки и безвозмездно!

Юноша впился в ее лицо долгим испытывающим взором. Дочь пастора смущенно отвела глаза. Какое-то время оба собеседника хранили напряженное безмолвие, словно стараясь постичь сущностный смысл того, что с ними происходит.

— Прошу прощения, — молвил он наконец, потрясенный последними словами девушки. — Неужели вы хотите сказать, что вы… что я… что я не совсем безразличен вам? — спросил он осторожно.

— Не совсем безразличны? — повторила она с видимым изумлением. — Милый Уильям! И вы еще можете говорить так после того, как я фактически призналась вам в любви? Возможно, вы подумаете обо мне очень дурно, но, учитывая все обстоятельства, какие вы только что изволили изложить мне, и после того, как вы столь деликатно открыли мне ваши чувства, я поняла, что сегодня мне предоставлен единственный шанс поведать вам о своих. О да, я люблю вас и хочу, чтобы вы знали это. Я буду любить вас одного до самой моей смерти!

Она судорожно перевела дыхание и, резко отвернувшись, прикрыла лицо руками.

— Великий Боже! — воскликнул ошеломленный викарий. — Великий Боже! — повторил он в невыразимом отчаянии. — Что мне теперь делать?! Я словно внезапно оказался между Сциллой и Харибдой [24] ! Видит Бог, было бы лучше, если бы они меня раздавили и предали мое тело морской пучине!

— Не смейте! — воскликнула Энн, обернувшись, в то время как все ее существо содрогалось во власти неистового ужаса. — Слышите, не смейте! Не то я умру!

24

Сцилла и Харибда — скалы-чудовища, бывшие причиной гибели многих мореплавателей (греч. миф.).

— Мой

ангел! — сказал он смиренно, стараясь справиться с одолевавшим его волнением. — Клянусь душой, я ничего не знал! Я и не помышлял о том, к чему может привести моя неосмотрительная опрометчивость! Каким эгоизмом было с моей стороны позабыть о ваших чувствах и вовремя не пощадить их! Только теперь я понял, каким я был глупцом, полагая, будто вся опасность искушения грозит лишь мне одному, и лишь мне одному придется платить за это! О, мое бедное дитя, мое светлое божество, мое дыхание! Вы одна в моем сердце! Слышите?! Только вы одна! — молодым человеком снова овладело необыкновенное волнение, и он отчаянно воскликнул: — Если бы только я мог взять назад свое слово!

— Но это невозможно, — сказала пасторская дочь, печально вздохнув. — Вы связаны словом с той девушкой; на кон поставлена ваша честь.

— Когда я вижу ту глубочайшую грусть, которая лежит на вашем прекрасном челе и отражается в ваших глазах, — сказал он серьезно, — я готов забыть о своей чести, лишь бы избавить вас от страданий.

— Забыть о чести! — воскликнула она, отстраняясь. — Это то же самое, что забыть о Боге и о Его священных заповедях. Мне становится страшно, когда я слышу такое из ваших уст, мистер Уэйтмен!

— Вы говорите, что я забыл о Боге? Но разве Бог вспомнил о нас? Он заставил нас полюбить друг друга лишь для того, чтобы навек разлучить! День, которому назначалось сделать меня счастливейшим существом на земле, стал для меня самым несчастным! И это, по-вашему, справедливость? Это Бог?

Самообладание, вконец изменившее молодому человеку, словно бы перекочевало в другое пристанище. Оно неожиданно вернулось к девушке: пламя, возродившееся в мертвой груде пепла.

— Увы, и для меня тоже самый счастливый день моей жизни оказался одновременно и самым несчастным! — промолвила она с тяжким вздохом. — Но Бог здесь ни при чем. Такова роковая Судьба. Нам не остается ничего иного, кроме как набраться мужества и постараться достойно принять выпавший нам жребий. Да поможет нам Господь!

— Но силы! — отчаянно воскликнул юный викарий. — Откуда взять их? Право же, мыслимо ли заставить вновь забиться сердце, принявшее в себя леденящий клинок кинжала? А вы, о, бедное дитя, мой дух, моя вечность?! Что будет с вами? О, небесные силы! Что станется с нами обоими?!

— О, нет, мой дорогой Уильям, вы ошибаетесь, — мягко возразила его прелестная собеседница. — Пусть нам не суждено быть вместе, пусть злополучный Рок разъединил наши пути, неумолимо отвратив вас от меня! Пусть так. И все же, смею надеяться, что самое заветное наше достояние осталось при нас. Это наша любовь, которую никто и ничто не в силах отнять у нас, не так ли, милый Уильям?

— О, да, мой светлый ангел! — молодой викарий простер вперед руку и, обхватив девушку за талию, нежно и страстно привлек к себе. Напряженно глядя в ее прекрасные газельи глаза, в которых отражался мягкий эфемерный свет, словно таинственный глашатай из потустороннего мира, юноша, взволнованно шепча ей на ухо, продолжал: — Вы совершенно правы, о, моя дорогая, моя прелестная чаровница! Злополучный Рок отнял у нас надежду на земное счастье, беспощадно вверг нас в кипучую пучину вечной скорби, но, в то же время — о, дивный восторг — всемилостивый Создатель ниспослал нам в качестве утешения свое высочайшее благословение, позволив нам испить из священной чаши Любви! Страшная превратность Судьбы! Мистическое сочетание! Проклятие обернулось благословением — благословение заклеймилось проклятием! Непостижимые роковые силы породили одно из другого!