Роковая тайна сестер Бронте
Шрифт:
— О, я бы с превеликой радостью сделала это, будь то в моем ведении, мистер Бронте. К несчастью, не в моих силах помочь вам. Но у вас есть самые верные союзники, какие только могут служить обездоленным представителям рода людского.
— Неужели? И что же это за тайные союзники, позвольте узнать?
— На вашей стороне могущественные первозданные силы Природы. Они покровительствуют вам — это очевидно. Сам Господь Бог, похоже, предлагает вам свою опеку. Он предостерегает и направляет вас, посылая свои условные знаки. Вспомните хотя бы свой судьбоносный сон. Разве он не являет собой знамение свыше, равно как и то, что вы нынче услышали от меня? Внемлите же этим благословенным вестникам, сударь, и —
…Элизабет Брэнуэлл скончалась в то же утро, 29 октября 1842 года. Шарлотта и Эмили получили печальное известие о смерти тетушки в день их предполагаемого отъезда из Брюсселя и поспешили покинуть роскошный пансион супругов Эгер. 8 ноября сестры прибыли в гавортский пасторат. Они надеялись успеть на похороны тетушки Брэнуэлл и были несказанно огорчены, поняв, что все уже свершилось в их отсутствие, а значит, они утратили желанную возможность проститься с усопшей, как того требовал обычай, и проводить ее в последний путь.
Свои персональные сбережения заботливая мисс Брэнуэлл завещала племянницам, благодаря чему девушкам выпал шанс осуществить их заветную мечту касательно открытия собственной школы сестер Бронте.
Кроме того, пасторским детям достались в наследство некоторые личные вещи тетушки. Шарлотта получила индийскую рабочую шкатулку, Эмили — рабочую шкатулку с фарфоровой крышкой и веер слоновой кости, прелестной «малютке Энн» были завещаны тетушкины часы со всеми принадлежностями. Патрику Брэнуэллу назначался оригинальный японский несессер. Что до денежного наследства, то тут обожаемый баловень тетушки Брэнуэлл был обделен по вполне понятным причинам: в самом деле, можно ли завещать деньги и ценные бумаги легкомысленному, бесшабашному юнцу, вполне способному на одной разгульной пирушке просадить целое состояние?
Уладив дела, касающиеся тетушкиного завещания, Шарлотта решила вернуться в Брюссель, чтобы завершить свое образование. А главным образом — для того, чтобы провести еще какое-то время в обществе своего дорогого учителя Константина Эгера, которого она по-прежнему почтительно величала «Моп таitre» — даже теперь, когда сама она выступала в ответственном амплуа наставницы, преподавая английский язык младшим пансионеркам взамен платы за собственное обучение.
Эмили на сей раз наотрез отказалась сопровождать сестру в ее добровольном паломничестве. Она решительно предпочла остаться дома вести хозяйство и присматривать за престарелым отцом и легкомысленным Патриком Брэнуэллом, чье повседневное поведение внушало родным все большую и большую тревогу. Эмили Бронте сделалась теперь полноправной домоправительницей, тем более что Энн должна была вернуться в роскошную резиденцию мистера и миссис Робинсон, чтобы приступить к своим прежним обязанностям.
К тому времени, как Шарлотта успешно прошла полный курс обучения на континенте и, получив заветный диплом брюссельского пансиона, возвратилась домой, все семейство вновь собралось под сенью родимого пастората.
Глава XII. Разбитое сердце Патрика Брэнуэлла
Вопрос об открытии собственной школы по-прежнему занимал сестер Бронте. Согласно завещанию тетушки, теперь они располагали средствами для столь ответственного предприятия. Однако, учитывая сильно пошатнувшееся здоровье достопочтенного Патрика Бронте, его стремительно развивающуюся глазную болезнь, приведшую почти уже к совершенной слепоте, заботливые дочери решили повременить со своим новым начинанием. Прежние задумки касательно возможного устройства школы в одной из окрестных провинций Йоркшира или Ланкашира были мгновенно отметены. При сложившихся
Посему по продолжительным, серьезным размышлениям было принято разумное решение открыть школу прямо здесь, в благословенном пасторате. Рассудив так, сестры заметно повеселели и с увлечением принялись за организационные хлопоты. На оборудование собственных комнат барышень Бронте под классные помещения ушло несколько дней, после чего потянулась бесконечная бумажная канитель: неутомимые сестры составляли проспекты учебного плана, рассылали письма родителям предполагаемых учениц (кстати, сама почтенная чета Эгер дача обещание позднее прислать одну из своих дочерей для изучения английского языка). В довершение всего исполненные безграничного энтузиазма пасторские дочери напечатали объявление, рекламирующее заведение сестер Бронте, — заключительный штрих в устройстве образцового благородного пансиона.
Покончив со всеми приготовлениями, молодые преподавательницы стали ждать, когда же ученицы соизволят пожаловать в гавортский пасторат, преобразившийся в довольно-таки прелестную школу для девочек. Шло время, но юные пансионерки почему-то не появлялись. Должно быть, щепетильных родителей девочек привело в сомнение обособленное месторасположение нового учебного заведения, его подчеркнутая оторванность от всего сущего, а кроме того, суровая дикая природа самого Гаворта, нездоровый, сырой климат, свирепые, пронзительные ветры, мощными леденящими порывами овевающие взгорье.
Сначала отсутствие учениц несказанно огорчало сестер, ибо оно означало полный провал их славной затеи. Но по прошествии нескольких месяцев пасторские дочери смогли убедиться вполне, что их жилище совершенно непригодно для того, чтобы держать в нем молоденьких пансионерок. Причиной тому стал их любезный братец Патрик Брэнуэлл.
…После неудачной реализации тщеславного намерения вступить в тесные ряды студентов Королевской Академии Художеств юноша предпринял не более успешную попытку громогласно заявить о себе на поприще литературы, по примеру старшей сестры постаравшись заручиться поддержкой авторитета. С этой целью начинающий литератор послал известному в те годы поэту-озернику Уильяму Вордсворту весьма вызывающее и безрассудное письмо, ответом на каковое было, разумеется, вполне красноречивое молчание.
Уверившись в крушении своих иллюзий, Патрик Брэнуэлл Бронте некоторое время довольствовался случайными грошами, изредка перепадавшими ему в качестве вознаграждения за стихи, которые он, следуя традиционному графику свободного художника, сочинял для местного журнала «Leeds Mercury». Всю свою выручку молодой человек тут же просаживал за стойкой трактира гостиницы «Черный Бык», где он проводил все свободное время в обществе весьма сомнительных господ. Пасторский сын всякий раз зычным голосом требовал пинту своего любимого йоркширского эля, тотчас после разлива выбрасывающего на поверхность густую белую пену, осушал кружку одним глотком и немедленно просил чего-нибудь покрепче.
При таком образе жизни деньги, вырученные за ловкое стихоплетство, бесследно испарялись за один вечер, и, в конце концов, романтически настроенному «свободному художнику» неизбежно пришлось искать более прочного заработка.
Сначала он занял место помощника учителя в одной из ветхих провинциальных школ, но очень скоро был принужден просить отставки, не выдержав насмешек задиристых мальчишек над своим маленьким ростом. Пасторский сын возвратился в Гаворт, располагая средствами, ничуть не превышающими тех, с какими он некогда покидал этот город.