Роковой круиз
Шрифт:
— Миссис Локкарио? — раздался в трубке мужской голос.
— Слушаю.
— Боюсь, что с яхтой «Опус» не было связи уже... три дня. Но это совсем не обязательно означает, что с ними что-то случилось. Ленни Амато общался с Шэрон Глиман... Это капитан другого судна... Так, сейчас посмотрим... пятнадцатого числа. И там могли быть погодные условия, которые, вероятно, и помешали связи...
— Так вы примете мою заявку? Вы сообщите о необходимости розыска?
— Мы относимся к этому очень серьезно, мэм. Операция по спасению людей вовлекает широкие ресурсы и стоит очень дорого. Для того чтобы официально начать ее, нам нужны веские основания. Но мы немедленно передадим эту сводку.
Чуть позже Трейси занялась уборкой. Повсюду валялись
Трейси закончила орудовать шваброй и при помощи полотенец, которые она обнаружила в шкафчике, вымыла кровь из труднодоступных щелей. Несмотря на протест пустого желудка и рвотные позывы, она заставила себя продолжить уборку. Ее мысли метались, разрывая мозг. Мальчик был испорчен. Он бы позволил Кэмми умереть, лишь бы спастись самому. Он оказался в совершенно невероятной ситуации, причины которой так и останутся тайной. Он умер, спасая Кэмми. Все время, пока Холли и Кэмми спали, она, обливаясь потом, изо всех сил терла палубу, и судно, по крайней мере, изнутри снова стало белым. Трейси раз за разом опускала полотенца в ведро с водой, которая постепенно становилась все светлее, и выкручивала их. Она выливала воду за борт и беспрестанно молилась за семью мальчика, чувствуя, что не в силах остановиться.
Ее руки нуждались в каком-то занятии, и Трейси решила сшить новый крошечный парус. Воздух был совершенно неподвижен. Стоял полный штиль, как назвал бы эту погоду Ленни. Сегодня солнце будет беспощадным, как паяльная лампа. Трейси не могла себе представить, что она когда-нибудь сможет встречать рассвет с восторгом, а не с ужасом. Хотя вполне вероятно, что ее самодельный парус сгодится для плавания. Она сошьет его, а потом развернет дженни и поставит оба паруса. Она в точности выполнит указания молодого человека.
Ей не нужно снова и снова вспоминать, как юноша, пошатнувшись от силы пронзившей его пули, упал на спину. Она постарается вытеснить из своей памяти вид открывшейся в его боку раны, этой страшной дыры чуть пониже верхнего ребра, и длинную, до ужаса бесконечную, струю крови.
Трейси поспешно собрала простыни в каюте, где спала до нападения контрабандистов Оливия, которая снова перебралась к Холли, отделив свою койку перегородкой. При помощи толстой иглы — единственной, которую ей удалось разыскать и которой мужчины, по-видимому, чинили брезент, — Трейси сшила вместе две простыни и сделала отверстие в кромке одной из них. Кусачками она кромсала металлические крепежи, лопнувшие во время бури, пока наконец не получила кусок проволоки, который она смогла продеть в отверстие в мачте. Затем она взяла новый кусок веревки и привязала другой конец самодельного паруса на крепежной планке борта.
Если поднимется ветер, она будет готова.
Когда Трейси встала к штурвалу, Оливия неохотно выбросила последний лоток с запечатанными десертами, которые уже испортились настолько, что, по ее словам, даже Людовик XVI
— От такой жары кому угодно станет плохо, — жизнерадостно щебетала она. Но Холли потратила столько сил на то, чтобы взломать замок и собрать винтовку, что в ней что-то сломалось. «Пожалуйста, ну пожалуйста, — молилась Трейси, — дай мне еще один шанс. Позволь мне уделить Холли больше внимания. Позволь Холли вернуться домой к семье. Она намного лучше меня». Трейси прекрасно сознавала, что подобные аргументы никогда не служили для Всевышнего основанием даровать спасение. Никогда и нигде.
На закате проснулась Кэмми.
Трейси помогла ей подняться на палубу, провела в салон и усадила рядом с собой. Она налила дочери стакан пива. Все попытки объяснить Камилле, что ей необходимо говорить о том, что произошло, оказались тщетными. Тем не менее она была рада уже тому, что Кэмми хотя бы качает головой, реагируя на ее слова. Трейси продолжала настаивать. Она убеждала дочь, что ей необходимо исторгнуть из себя все негативное, иначе это будет преследовать ее и во сне, и наяву. Кэмми сама , взяла стаканчик и допила его содержимое. Трейси положила на стол несколько орехов и предложила дочери съесть их, что Кэмми и сделала. Но затем Кэмми опять легла в постель, не произнеся ни слова. Когда Трейси заглянула к ней, глаза девушки были устремлены в никуда. Она неподвижно лежала, укрытая простынями, аккуратно подоткнутыми под матрац, и смотрела в потолок. Ее обожженное солнцем лицо было лишено всякого выражения. Она даже не моргала.
Этим же вечером, после того как они проглотили хлопья, запив их пивом, Трейси составила график приема воды. Каждой из них полагалось по глотку воды два раза в день, пока вода в кувшине не закончится.
— Это бред,— заявила Оливия.— Этого недостаточно, чтобы выжить.
— Достаточно, — тихо ответила Холли. Она сказала Трейси, что, двигаясь, чувствует себя гораздо лучше. Но сейчас Холли сидела, закутавшись в одеяло, и, когда Трейси прикоснулась к ее лбу, он был горячий, как печка. — А еще можно жить четыре или пять дней вообще без воды. Иногда люди вынуждены пить помои. Еще можно пить собственную мочу, потому что она стерильная.
— Боже мой! — воскликнула Оливия. — Мы ведь не животные!
— Мы животные, — ответила Холли. — Мы готовы сделать что угодно, лишь бы выжить. Совершить убийство. Съесть своих детей. Возможно, не своих... Но точно стать каннибалами.
Оливия съежилась и пожелала им спокойной ночи. Трейси поднялась наверх, чтобы начать свою вахту.
ДЕНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ
На следующее утро, после непродолжительного сна, Трейси обыскала все закоулки на «Опусе» в поисках консервов, которые, быть может, не съели пираты. В течение двух часов она шарила в трюме, в шкафчиках, кладовках и на полках. Из муки и соли она могла бы приготовить съедобное тесто, но воды для этого у нее не было. В результате продолжительных поисков в дальнем конце крыла, рядом с койкой, где спала Холли, под горой инструментов и снаряжения, разбросанного подругой в ее отчаянных попытках взломать замок, она обнаружила единственную банку тунца.