Роковые таблички
Шрифт:
Даже чтобы воткнуть нож в Топора, Максиму потребовалось заставить себя, перебороть своё отвращение к убийству. А ведь, Топора он искренне ненавидел, и тот грозил ему смертью. Похоже, каждое последующее убийство требует всё меньше раздумий. Но и само состояние окружающего мира не способствует долгим размышлениям. «Кто долго думает – мало живёт», - горько усмехнувшись, сделал вывод Максим.
Подкрепившись, и убедившись в прочности засовов и подпорок, Максим разложил спальный мешок недалеко от печи. Какое-то время он прислушивался, не доносятся ли с улицы какие-нибудь подозрительные звуки, но потом
Максим попытался резко вскочить, но пребольно ударился, запутавшись в спальнике. Высвободившись, Максим схватил дробовик и осмотрелся – в комнате никого не было. Сквозь щели между листами фанеры, которые закрывали окна, лился тусклый утренний свет. Однако шорох не стихал – кто-то настойчиво копошился с обратной стороны двери. Максим встал, и направил ствол в сторону шума.
– Валите отсюда, или я начну стрелять.
На пару секунд шуршание прекратилось, но потом появилось вновь.
– Вы чего, уроды, бессмертные?
– Максим шарахнул пучком картечи в центр двери, выломав приличную дыру с рваными краями. Сквозь клубы пахучего сизого дыма было видно, что за дверью – никого. Зато снизу слышался топот мелких, когтистых лапок, и визг, будто скребущий гвоздём по черепной кости.
Максим поёжился. Крысы! Он аккуратно выглянул в простреленную дырку, и заметил около двух десятков шершавых хвостов, растущих из здоровенных серых задниц, откормленных на мороженых трупах. А, впрочем, только ли на трупах? Такая толпа пасюков могла, при желании, и какого-нибудь уснувшего доходягу загрызть.
Максим просунул ствол в дырку, и, приняв толчок отдачи в плечо, пустил вслед длиннохвостым ещё пачку свинцовых шариков. Три крысы закувыркались по полу, вереща и дёргаясь всем телом. Остальные с визгом прибавили ходу, и скрылись из коридора.
Вот твари! Почувствовали тепло и запах еды - теперь будут грызть двери и стены, чтобы добраться до цели. Чёрта с два их напугаешь – обязательно вернутся. Максим осмотрел дверь, и оценил заметные повреждения от крысиных зубов. Потом размозжил прикладом головы пытавшимся уползти раненным крысам.
Взяв за хвосты, он отнёс их в кабинет, и швырнул в жерло печи – стоит спалить эту заразу, чтобы не нюхать потом трупный смрад из коридора. Максим уже успел узнать, как может испортить жизнь гниющая тушка крысы, когда одна сдохла в подъезде его дома. Так что, пока пусть поваляются на вчерашней золе в ожидании вечерней растопки.
Максим испытывал острейшее отвращение к этим суетливым зверькам. А когда их столько, да ещё такие крупные. Бр-р-р! Максим поёжился, отгоняя мысли о мерзких грызунах. Однако, дрожь не прошла окончательно. Максим решил разогреть себя работой – требовалось заготовить дров, а для этого надо пособирать остатки мебели в соседних кабинетах.
В смежном классе, куда в первую очередь проник Максим, окна никто не заколачивал, и свет щедро проникал в помещение. Судя по его ослепительной яркости и густо-аквамариновым участкам неба в проёмах оконных рам, ночной снегопад уступил место солнечной и морозной погоде. Об этом можно было судить и по сочащемуся в щели холоду.
Прежде чем заняться шумной заготовкой топлива, Максим решил осмотреть улицу.
Максим с облегчением выдохнул облачко мутного белого пара, тут же осевшего на стекле морозным узором. Отлично, теперь на какое-то время он располагает контрольно-следовой полосой. Даже не обременяя себя постоянным наблюдением за улицей, он сможет распознать по следам обо всех передвижениях рядом с его убежищем.
Успокоенный, Максим принялся старательно выламывать ножки стульев, и крушить рамки от портретов писателей. Всё, что могло гореть в печи, он ломал и относил в своё зимовье. Вытащив из соседнего кабинета всё, что способно гореть, Максим спустился, чтобы проверить засовы на дверях и решётки на окнах. Всё ещё истекающий жарким потом после заготовки дров, он вернулся в своё логово, уже успевшее выстудиться.
Мороз за стенами крепчал, и Максим стынущими пальцами принялся растапливать печь. Довольно скоро от железных стенок потянуло теплом, а из нутра печи донёсся дразнящий аромат печёного мяса. Правда, аромат этот был подпорчен вонью от палёной шерсти, но он натолкнул Максима на мысль, что, когда запас продуктов иссякнет, он сможет поддержать свои силы, прибегнув к крысиной диете.
Так потянулись довольно однообразные дни и ночи. Минуты и часы ожидания тепла, когда он сможет, наконец, отправиться вслед за своей любимой. По ночам Максим спал возле тёплой печки, изредка просыпаясь от оглушительного крысиного шебуршанья за стенами. Порой доносились устрашающие вопли и с улицы. Максим понимал, что в этот момент оборвалась ещё чья-то жизнь. Сложно было на слух определить, близко или далеко разыгрывается трагедия. Лишь утром Максим мог по следам на снегу, или их отсутствию понять, где ходили чужие.
Дни он занимал тем, что бродил по этажам старой школы, собирал всё, что можно бросить в печь. Проверял замки и засовы. Укреплял рамы и решётки на первом этаже. Делал он это с помощью гвоздей и битого бутылочного стекла, щедро утыкая ими оконные проёмы и подоконники.
Из старых чугунных секций от радиаторов и кирпичей Максим изловчился строить западни на крыс. Он просто устанавливал кирпич или тяжёлую железку на штырёк с привязанной приманкой. Услышав грохот в коридоре, он выходил и собирал расплющенные тушки. Проще, конечно, было бы, как в первый раз, жахнуть по стайке голохвостых картечью, но Максим не хотел, чтобы выстрел привлёк ненужное внимание.
Часть крысиного мяса он готовил в пищу, а часть использовал как приманку для ворон, которых ловил верёвочными петлями. А так как и те, и другие твари водились в городке в изобилии, недостатка в еде у Максима не было.
В чём он действительно стал испытывать острую нехватку, так это в обычном человеческом общении. Спустя неделю после ухода общинников, он уже начал вслух разговаривать сам с собой. Прогуливаясь по коридорам и этажам, он распевал песни, слышанные когда-то по радио и с дорожек компакт-дисков. Он пел на разные голоса, слушая эхо, скачущее среди пустых стен. Иногда, рассказывал анекдоты, и сам нарочито громко хохотал над ними.