Роковые таблички
Шрифт:
– Да, ты чего, мужик – не психуй. Не собираюсь я тебя убивать. Просто спросонья не сообразил – кто тут ломится. Сам знаешь, ухо надо востро держать. Так, а чего ты по железу-то лупил? На дурака, вроде, не похож.
Мужчина, помялся минуту, всё ещё не решаясь ответить грозному незнакомцу. Но, когда Максим сделал ещё шаг ему навстречу, надумал-таки раскрыть рот.
– Да у меня машинка-то старенькая – мне сейчас любая гайка сгодится, любая автожелезка. А тут много чего наковырять можно. Вот, и громыхал. Надо было сначала в кабину заглянуть, ты уж извини.
Максим не верил своим
– Машина? Ты на колёсах? Это как же ты сумел? Я вроде слышал, что вся нефтеперегонка работает только на поддержание армии и избранных в столице. То-то, машин не видать давно – насухую, без топлива, не ездят. Вот эта головешка, кстати, тоже из московского автопарка, - Максим опять махнул рукой в сторону грузовика.
Было заметно, что его собеседник, поняв, что расправа ему не грозит, немного расслабился. Более того, на его лице читалась гордость, оттого, что смог вызвать изумление у незнакомого, и, похоже, бывалого человека. Загадочно улыбнувшись, мужчина не менее туманно произнёс:
– Вот, сумел. Езжу, и стараюсь воякам на глаза не попадаться.
– Да как же – не попадаться, если у них все дороги под контролем. Конвои с броневиками туда-сюда разъезжают. Со мной в об…, - Максим хотел сказать «в общине», но, решив, что тогда придётся рассказывать, что за община такая и многое другое, тут же поправился:
– В общем, знакомый один рассказывал, как его на дороге патруль остановил. Начали расспрашивать: откуда бензин, у кого брал, покажи, да расскажи. И хорошо так спрашивали, по-настоящему, с пристрастием. Еле убежал от них. А ты…, да, кстати – а как тебя зовут то? Я – Максим, - и Макс протянул руку незнакомцу.
Тот, мгновение помешкав, пожал протянутую руку.
– А я – Григорий, Гриша. А как ездить удаётся? Да у меня машинка настолько убогая, - в этом месте Григорий понизил голос, будто опасаясь, что его автомобиль услышит оскорбительный отзыв:
– Настолько старая и потрёпанная, что, когда, услышав приближение конвоя, съезжаю на обочину, её любой примет разве что за груду металлолома. И бензином мой «Москвичёнок» никаким не брезгует. Да, и не такой уж прожорливый. Вот и езжу на смеси из того, что сцедил из баков брошенных машин. Таких тачек на дорогах без счёту. Военным некогда ими заниматься, а прочие выбирают тачки посимпатичней и подороже. Идиоты! Вот их и высаживают на обочину или вояки или бандиты – видя машину, думают, что есть чем поживиться у владельца. Если в живых оставят – считай, повезло.
– Да, Гриша, ты молодец – соображаешь. Вот, я бы тоже выбрал тачку помощнее, если бы не пришлось последние месяцы вдали от дорог путаться.
Максим вспомнил про тушёнку, и его тут же посетила неожиданная мысль.
– Слушай, Гриша, а ты тушёнку любишь?
Григорий минуту стоял, выпучив глаза, будто его спросили, давно ли он купался в бассейне с шампанским. Его щёки зашевелились – казалось, он пробует на вкус подзабытое слово, и этот вкус ему очень нравится. Гриша сглотнул, и зашевелил губами, желая что-то сказать, но Максим жестом предложил ему не делать этого. Он вернулся к кабине, и вытащил начатую банку мясных консервов,
– Держи, Григорий. Бери, бери, не тушуйся, - Макс, чуть ли не силой принялся впихивать жестянку новому знакомцу, который не мог поверить своему счастью. Наконец, дрожащими руками он принял дар, пару минут рассматривал и ощупывал банку, водил пальцем по острому краю крышки. Потом, как голодный пёс, стал обнюхивать содержимое жестянки, блаженно зажмурившись. Наконец, убедившись, что всё это не сон и не мираж, запустил пальцы в банку, и, вытаскивая кусок за куском, стал бросать мясо в рот.
Максим терпеливо ждал, когда Григорий выскоблит банку до блеска, не оставив ни капли жира. Потом подмигнул блаженно улыбавшемуся автовладельцу, и начал сразу с главного:
– Ну, вижу понравилось. А хочешь ещё три банки, целых, неоткрытых, получить?
– Так-так, вижу, к чему клонишь – машина нужна. В принципе, я сейчас ничем не занят. Так что можно подумать. А куда ехать?
– сказал Григорий в ответ, напустив на себя такой важный вид, будто не он только что пальцами тушёнку в рот пихал. Решил, что теперь игра перешла на его поле. Пусть так – Максим достал схему, добытую в городке с висельниками, и стал объяснять маршрут.
– Вот по этой трассе до бетонки, там придётся почти полкольца проехать, потом ещё с полсотни километров, а дальше…
На этом месте Григорий бесцеремонно прервал Максима:
– А дальше можешь не продолжать – ехать в такую даль, да ты знаешь, что теперь на дорогах творится? А я столько видел, что выезжаю только в случае крайней необходимости. Нет, что ты, разве что… десять банок?
Максим невольно прыснул, вспомнив московских таксистов-«бомбил» из недавнего прошлого. Всё то же, что и тогда: «Там пробки, бензин дорожает, там проехать сложно, обратно пустым далеко ехать – накинь соточку по такому случаю». Отсмеявшись, Максим нахмурился, и демонстративно принялся играть тесаком, накручивая в воздухе восьмёрки, и, иногда постукивая плашмя по прикладу дробовика.
– Пять банок – и на этом точка. Отказываться не советую – нервировать человека с оружием не очень умно. Ну, как, согласен?
На лице Григория не мелькнуло и тени разочарования – похоже, пять банок тушёнки вполне устраивали его, как гонорар. А десять запросил так, на удачу – вдруг согласится пассажир. Но, видимо, Гриша был из тех людей, что предпочитают иметь своё слово последним в любом разговоре. Вот и теперь, он с некоторой ехидцей произнёс:
– Конечно, согласен – с пушкой ты ведь и машину можешь отобрать. Хотя, это вряд ли поможет – моя старушка, одного меня слушается, и то не всегда. Эх, ну давай, поехали, пока светло.
Максим вернулся к кабине грузовика, чтобы набить жестянками консервов самодельный, тряпочно-проволочный рюкзак. Потом поспешил вслед за Григорием. Заметив автомобиль, к которому подходил его новый знакомец, Максим не сразу поверил, что такой хлам способен передвигаться. Кузов с живописным «горбом» был покрыт пятнами ржавчины и разноцветными лохмотьями осыпающейся краски. Мусорного колорита добавляли также, сделанные краской из баллончика, витиеватые надписи, из которых самым читаемым оказалось матерное словцо из трёх букв.